– Я, признаться, до сих пор вместе с Василием Васильевичем тоже не могу понять причины и цели вашего решения, дорогой Яков Михайлович! – бросил Ленин.
– Ой, Владимир Ильич! – запричитал Свердлов, вздымая руки, как раввин на молитве.
И вдруг сбросил маску бедного еврея, которого преследует и мучит весь мир. Его пенсне сверкнуло холодным огнём, голос приобрёл обычную железную твёрдость.
– Отвечаю, товарищ Ленин, – веско сказал Свердлов. – Ответ мой простой. Я давно говорил: мы не понимаем до конца местных уральских товарищей. Они ещё не сепаратисты, конечно, но желают быть самостоятельными. Если они решили Романовых не выпускать, значит, не выпустят. Есть у нас средства принудить уральцев? Нет таких средств. Так пусть лучше всё выглядит так, что это мы, а не они, решили оставить Романовых на Урале. Чтоб не толкать уральцев на открытое неподчинение. Нам это надо – неподчинение нашей центральной власти? Нам это не надо. Мы не можем терять огромный промышленный край с сильным пролетариатом. Выбор перед нами простой – или какая-то кучка гемофиликов или уральский пролетариат, горные богатства, армия умельцев. Я не жду вашего ответа, Владимир Ильич, – заявил Свердлов. – Потому что знаю ваши мысли.
– Вот так новость! – расхохотался Ленин. – Я порой сам не знаю ничего о собственных мыслях – откуда какая берётся и куда убежит. А Яков Михайлович знает! Вот счастье-то! Спасибо вам, дорогой товарищ. Учту на будущее.
– Я также знаю уральцев, – не обращая внимания на выпад Ленина, продолжил Свердлов. – Они могли и товарища Василия не выпустить. В итоге мы получили бы ненужные трупы – комиссара Яковлева, его бойцов. Да и Романовых уральцы в момент закопали бы. Хорошо если мёртвыми, а то и живыми могли бы. Такое бывает при всяких революциях… А так и товарищ Яковлев здесь, целый и невредимый, и Романовы живы. Все ещё живы! И у нас таки не потерян шанс их оттуда извлечь.
– Не потерян, думаете? – хмуро переспросил Ленин. – Да ваш Голощёкин мне уже горло перегрыз из-за них.
И едко добавил:
– Уральский рабочий класс, понимаете ли, о единственном счастье мечтает: перерезать Романовых! Когда от них никакого вреда.
– Логика всех революций неизбежно ведёт к уничтожению монархов всех династий, – упрямо заявил Свердлов. – Даже декабристы, которых вы так уважаете, Владимир Ильич, первой задачей поставили: поголовное истребление Романовых. До последнего ребёнка. Даже французские революционеры…
– Даже французские революционеры, – перебил его Ленин, – казнили только главных Бурбонов – Людовика и Марию-Антуанетту. Но дофина пощадили.
– И все-таки, логика всех революций… – упрямо продолжил Свердлов.
– Ах эта логика революций! – насмешливо подхватил Ленин. – Да будет вам известно, любезнейший глава пролетарского государства, что любая логика любой революции, прежде всего, должна подчиняться соображениям настоящей, сиюминутной, и ещё больше – отдалённой политической пользы.
– Но… – поднял правую бровь Свердлов. – Мировая революция, о которой говорили Карл Маркс и Фридрих Энгельс…
– Яков Михайлович, – усмехнулся Ленин и сожалением посмотрел на Свердлова. – Если к вам пришла свежая мысль, о которой я, в отличие от вас, не знаю и догадаться не могу, то уместнее её развернуть на страницах «Правды». Я догадываюсь: вы по своей доброте душевной хотите мне помочь. И напомнить, что говорили святые угодники Маркс и Энгельс в евангелии под названием «Капитал» и в своих апостольских посланиях к пролетариату всего мира. Но, как ни странно, я помню главное: отцы коммунизма твёрдо были убеждены, что социалистическая революция наступит во всех странах Европы одновременно. Или, как минимум, в самых развитых капиталистических государствах. И это по науке. А что в жизни? Социалистическая революция случилась в стране, где капитал едва только начал развиваться. В государстве, представляющем собой самое слабое звено в цепи империализма. Мы знаем, по науке, что движущей революционной силой должен быть промышленный пролетариат. Но в России почему-то всё идёт не по науке, не по марксизму. В первой социалистической революции, в 1905 году, главной движущей силой, как вы знаете, оказались крестьяне. И революция была подавлена не только оттого, что у царя оказался премьером оказался беспощадный Столыпин. Но и потому, что лучшие друзья крестьян, их политические душеприказчики – эсеры – оказались не способны возглавить серьёзное движение. Людей из-за угла убивать – это да, тут эсерам равных нет. А мы тогда были ещё слишком слабы. И поэтому вместо системного политического процесса, Россия получила стихийные бунты, поджоги помещичьих усадеб, грабежи, убийства помещиков, священников, полицейских и другие разного рода зверства. Революционные протесты выродились в пошлый бандитизм.
Читать дальше