Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– У Колчака всего один сын, – сумрачно отозвался следователь. – В Париже жена и сын от красных спасаются и от тех же эсеров.

– Всё равно, гражданин следователь. Нет в армии доверия к командирам. Не ко всем, конечно. Каппелю верят, ещё Войцеховскому, а вот Пепеляеву и всем чехам, друзьям Колчака, – ни на грош. Особенно его приятелю Сыровому, бандиту одноглазому! – тут поручик покраснел, спохватился из-за «одноглазого» и торопливо прибавил, чтобы смазать впечатление: – Я для чего это говорю: когда дойдёт дело до крупного, до решающих боев – солдаты побегут к красным. Сегодня перевес численный на нашей стороне. Но мысли солдата – за линией фронта. Наш прислушивается к разговорам о том, что у красных солдата кормят, тепло одевают, не оскорбляют. Зуботычины там запрещены, красный солдат идёт в бой обутым, вооружений у них полно, офицеры не воруют. А ещё солдаты, особенно, старые, повторных сроков, помнят, как совсем недавно на германском фронте отцы-командиры вели их, почти безоружными, на убой под немецкие снаряды… С чего же, дескать, сейчас этим же командирам солдата жалеть?

Поручик разгорячился, и следователь предложил ему говорить потише.

– Но это я не о себе! – снова на всякий случай спохватился поручик Соколов. – У меня лично совсем другое настроение и другие мысли. Не ошибочные, в отличие от тех, которые я вам сейчас просто пересказал. Для сведения вашего – не более того. Таких, ошибающихся, среди солдат и офицеров не очень много. Я сам до конца верю нашему Верховному правителю России единой и неделимой.

Следователь Соколов на то сказал, что это очень хорошо, и с такими настроениями, как у поручика, бойцы Сибирской армии и Добровольческой скоро погонят большевиков, а чехов и остальных иностранцев перевешают. Не всех, конечно, а явных мерзавцев. И что он, следователь, не сомневается, что ещё услышит о подвигах его, поручика, в будущих сражениях. А сейчас, если поручик не против, следователь с ним попрощается: дела, и с каждой минутой их становится все больше.

Генерал Дидерикс был бледен, как после бессонной ночи, и чем-то озабочен. Он делал вид, что внимательно слушает Соколова, но думал о чем-то своём. И только когда Соколов дошёл до свидетельницы Мутных, оживился:

– Блестящий ход! – восхитился он. – Да вы просто гений, Николай Алексеевич!

– Рутинное дело, обычная работа.

– Да уж – обычная… Работа, может, и обычная, но результаты!.. Скажите, что же нам делать с этим Шерлоком Холмсом из военного розыска? Вред от кипучей инициативы Кирсты очевиден. Хорошо на большевичков поработал, теперь должен ответить. Осталось решить, как.

– Вы спрашиваете моё мнение? Отвечу: достаточно отстранить от дела.

– Не слишком ли большая награда? Тут измена просматривается. Может, неосознанная, но какое нам дело до его сознания! Согласны?

Соколов медленно покачал головой, вспомнив слова поручика о настроениях в армии.

– Вам может не понравиться моё мнение, генерал, и, возможно, вы будете правы… Но в наших обстоятельствах немаловажно, какое мнение среди личного состава вызовут слишком жёсткие меры, особенно, среди офицерства.

– Мнения? – удивился Дидерикс. – Наши офицеры не могут иметь мнения о решениях командования. Их дело выполнять приказы и больше ничего.

– Не обессудьте, Михаил Константинович, но так было до Февраля. Февральский переворот не только страну, но и мозги наших сограждан переворотил. Офицеров в том числе. Кроме того, прежде чем применить любые репрессии к Кирсте, надо иметь и, если надо, предъявить достаточные основания – материальные улики, доказательства. В противном случае арест Кирсты вызовет напряжение и без того нелёгкой обстановки.

– Да полноте, Николай Алексеевич! Здесь армия, а не партийное собрание, никому до Кирсты дела нет.

– Дай Бог. Тем не менее, надо подумать.

Дидерикс нахмурился:

– Что вы предлагаете? Это ведь ваша работа – искать улики. Чтоб наказание стало не очень жестоким… Вам ведь этого хочется?

– Именно. Будут улики. Это может быть, скажем, некая компрометирующая информация… Не слухи, которые к делу не пришьёшь. Нужен документ. К примеру, собственноручная записка Кирсты о злоупотреблении, которое он готовит. Допустим, подкуп свидетелей. Да – пусть он в своей записке сообщит кому-либо из своих, неважно кому: «Дело принимает уголовный характер. Необходимо подкупить свидетелей».

– В собственноручной записке? – удивился Дидерикс. – Как же вы намерены добиться от него такой записки? Продиктуете ему?