Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашёл шесть 10-рублёвых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял я также несколько серебряных колец и ещё кое-какие безделушки.

Утром 18-го ко мне приехала жена, и я с ней уехал в Сысертский завод, получив поручение раздать деньги семьям служащих в команде. Вернулся я в Екатеринбург 21-го июля. Все вещи царские из дома уже были увезены, и караул был снят.

24-го июля я уехал из Екатеринбурга вместе с комиссаром Мрачковским.

В Перми комиссар Голощекин назначил меня в охрану приспособлений для взрыва Камского моста, в случае появления белогвардейцев. Подорвать мост, согласно полученного приказания, я не успел, да и не хотел, решив добровольно сдаться. Приказание о взрыве моста пришло мне тогда, когда уже Сибирские войска стали обстреливать мост, и я пошёл к ним и сдался добровольно.

Вскоре я поступил санитаром в эвакуационный пункт №139 в г. Перми, где и находился до момента задержания. Здесь как-то я разговорился с одной из сестёр милосердия и по поводу замечания её, что в газетах пишут о дурном обращении с Царской семьёй, сказал ей, что это все неправда. При этом я ей, так же подробно, как и Вам, рассказал, что я ранее служил в команде по охране дома Ипатьева, рассказал, как там жила Царская семья и как был произведён расстрел. Объяснил я ей все про Юровского, его помощника, двух членов чрезвычайной комиссии и латышей, говорил, кто расстреливал, как замывали кровь и выносили на автомобиль трупы. Разговор этот происходил вскоре после поступления моего в пункт. Сестру эту потом издали мне предъявлял посланный Вами чиновник.

Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил. Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин. Я не видел и не слышал, чтобы перед расстрелом Юровский вычитывал Царю какую-нибудь бумагу, или говорил что-либо по поводу предстоящей казни. Из числа названных мною служащих сысертской команды в день расстрела в команде отсутствовали: Иван Котов, Виктор Луговой, Андрей Старков, Григорий Кесарев и Василий Семенов. Алексей Никифоров уволился по болезни ещё недели за три до этого. Где теперь находятся все упомянутые в моем показании лица, точно не знаю. Некоторые из команды находились до взятия Перми на пристани Левшинской, некоторые служат в Красной армии.

Вот все, что я могу Вам объяснить по поводу предъявленного мне обвинения.

Повторяю, что непосредственного участия в расстреле я не принимал. Предъявленный Вами Филипп Проскуряков до самого последнего времени находился в команде, но принимал ли он участие в уборке комнаты и переноске трупов, не помню.

Припоминаю, что перед отъездом моим в Сысерть Юровский разрешил мне взять принадлежавший Боткину чемоданчик. Более объяснить ничего не имею.

Прочитано мною. Записано верно.

Павел Медведев

(подпись)

Член Екатеринб. окружного суда Ив. Сергеев

(подпись)

Соколов с трудом перевёл дух: «Вот оно!..»

Он долго сидел, замерев, и постепенно успокоился. Вздрогнул, когда Степных, сидящий на диване, деликатно кашлянул.

Соколов огляделся. Солдаты работу закончили и уже ушли, а он даже не заметил.

– Вы ещё здесь? – спросил Соколов, заметив, наконец, своего помощника.

– Жду-с ваших распоряжений, – ответил Степных.

– Относительно чего?

– Вызванных свидетелей.

– Кого вызвали?

– Жену… то есть вдову Медведева, – сообщил Степных. – И ещё сестра охранника Якимова – Капитолина Агафонова.

– И где они?

– На вокзале, ждут распоряжений.

– В таком случае, Николай Алексеевич, давайте сюда эту… Медведеву. Да, её.

Через пять-шесть минут раздался стук в дверь: Степных привёл рослую дородную крестьянку в чёрном опашне и валенках. Лицо неподвижное и равнодушное, словно вырезано из дерева.

– Присаживайтесь, Мария Даниловна, – сказал Соколов. – Спасибо, что пришли.

Она молча села, сложила руки на коленях и огляделась.

– Не волнуйтесь, мы только побеседуем, а потом вам бумагу подписать надо будет, – сказал Соколов.

Медведева шевельнулась.

– Что-о? – с недоверием протянула она. – Какую такую бумагу? Ничего подписывать не стану! Да и неграмотная я. У меня муж всё подписывал.

– Беседу нашу – я её сейчас запишу, а вы подпись поставите, что я ничего не напутал и вы согласны, – сказал Соколов.

– Нет уж! Мало ли вы понапишете, а я отвечай потом?