Валентин Лавров - Русская сила графа Соколова

Ближе к вечеру в квартире Соколова раздался телефонный звонок. Гений сыска узнал голос московского губернатора Джунковского. Он был давним приятелем Соколова и однополчанином. Джунковский с улыбкой сказал:

— Давно мы хотим собраться вместе, отдохнуть за столом. Жизнь уходит, а мечта наша бледнеет…

Соколов немного помедлил, раздумывая. Он сказал:

— Нынче вечером я еду в Мытищи, в свою усадьбу… Владимир Федорович, приезжай, пожалуйста! Отдохнем в тиши.

Джунковский обрадовался:

— Вот и хорошо! Я приеду к тебе завтра к ужину. Только давай без оркестра и ливрейных слуг, попросту.

Владимир Федорович Джунковский — личность замечательная. Его отец был генерал-майором. Джунковский-младший получил образование в весьма привилегированном Пажеском корпусе. Служил в лейб-гвардии Преображенском полку (как некогда и Соколов). С декабря 1891 года был зачислен адъютантом московского генерал-губернатора Сергея Александровича. С августа 1908 года назначен московским губернатором.

Джунковский оказался на редкость толковым и трудолюбивым организатором, что на нашей земле случается не часто.

Его отношение к Соколову было самым сердечным, лаже восторженным. Однако на сей раз визит к другу имел некую подоплеку…

Знаменитый на всю Россию гений сыска граф Соколов сидел на террасе своей мытищинской усадьбы. Вечерело. Ясное солнце медленно садилось за дальним лесом. Его лучи преломлялись в цветных стеклах и фантастическими узорами ложились на белоснежную скатерть.

Джунковский прикатил на служебном авто. Губернатор был на редкость обаятельным человеком — крепкий в плечах, со спокойным и мужественным лицом, которое весьма красили пышные усы.

Прежде чем приступить к делу, говорили о вещах злободневных, но отвлеченных: о большевистской провокации на Ленских приисках, закончившейся грабежами, стрельбой и трупами; об очередном скандале в Государственной думе, который устроил известный Марков-2, крикнувший с трибуны: «Русский народ в его массе не желает стать рабом иудейского паразитного племени», за что был исключен на пятнадцать заседаний; о печальном известии — гибели «Титаника», шедшего в Нью-Йорк. Одной из жертв стал знаменитый скрипач Вениамин Казарин, в свое время помогавший раскрыть в Саратове гнездо террористов.

— И еще одна грустная новость, — вздохнул Джунковский и перекрестился. — Нынче утром скончался фон Вендрих.

— Тот самый, что был гласным Думы и твоим товарищем по должности председателя попечительства народной трезвости?

— Да, его кончина меня глубоко огорчила.

— Когда похороны?

— Послезавтра на Алексеевском кладбище.

— Я уважал Николая Карловича, обязательно приду проводить его. Прямо несчастные времена настали…

Джунковский долгим взором посмотрел на Соколова и согласно кивнул:

— У меня тоже с некоторых пор возникло ощущение: словно движется что-то страшное и неотвратимое, что сомнет нас, отнимет жизни и наши, и близких. Так все переменилось в мире с началом нынешнего столетия! Я прихожу в ужас при виде того, как русский человек бежит от Христа, как колеблется Россия.

Соколов согласился:

— Народ перестал бояться греха.

— И то дело, распутать которое тебя просит Элла, — еще одно подтверждение падения нравов. Подобное преступление еще совсем недавно было немыслимо… Это ведь я советовал Элле обратиться к тебе.

Соколов согласно кивнул:

— Да, я свое обещание выполню — займусь этим безобразным преступлением.

Джунковский вздохнул:

— Я дважды вызывал с докладом о ходе расследования казанского полицмейстера Васильева. Человек он вроде толковый, дело вроде бы нехитрое, но оно у них совсем застопорилось.

— Расскажи, Владимир Федорович, как все произошло?

Джунковский доел паровую осетрину, утер уста матерчатой салфеткой и, малыми глотками отпивая янтарное «Абрау-Дюрсо», начал излагать суть возмутительного происшествия.

— В семнадцати верстах к северу от Казани расположился Седьмиозерский монастырь. Тебе не приходилось бывать в сем удивительном уголке, Аполлинарий Николаевич?

— Господь не довел!

— Представь себе: гористое место покрыто прекрасными лесами, чистейшей воды прохладные озера, множество певчих птиц — рай, да и только! Лет триста назад инок Евфимий, пришедший из Устюга, водрузил тут крест, поставил себе келью и повел отшельническую жизнь.