Микаель Ниеми - Сварить медведя

– Женщинам в церкви положено молчать.

– Ну, это не я установил такой порядок.

– Но заметь: все проповедники – мужики. Пекка, Юхани, Эркки Антти, Пиети… все до одного. Все мужики. А ты-то сам как считаешь? Ты начал свое движение – Пробуждение, обновление… а женщин что, все это не касается? Если ты не дашь женщинам возможность проповедовать, так все и останется.

Прост даже не улыбнулся.

– Беда в том, – сказал он, подумав, – беда в том, что почти ни у кого из женщин нет нужного образования.

– Так дайте им образование! Дайте им возможность поступать в семинарии, в университеты – научатся думать не хуже мужчин.

– А голос? Еще одна закавыка. Женский голос по своей природе слабее. В храме его почти не слышно.

– «По природе…» Скажешь тоже. Я могу знаешь как рявкнуть! Захочу, чтобы услышали, – услышат.

– Возможно… Но такое время настанет не скоро.

– А ты не забыл случайно? С каких слов все началось? Духовное обновление, пробуждение… Молодая женщина в Оселе, вот кто их произнес. Оказалось, она глубже понимает порядок спасения, чем все церковники и профессора, которых тебе довелось слышать. Простая, необразованная саамская девушка – вот кто зажег спасительный факел.

– Я никогда не забуду ее. Мария…

– Милла. Ее звали Милла. Милла Клементсдоттер.

– Да… крестили ее под этим именем.

– И что ты думаешь? Разве не получился бы из Миллы Клементсдоттер замечательный проповедник?

– Наверняка. Конечно, получился бы. Тут ты права.

– А наши с тобой дочери? Нора? Или София?

– Ты предлагаешь пустить их на кафедру?

– Я предлагаю научить их говорить. Научить риторике. Ты же учишь других. Учишь Юсси, к примеру.

– Юсси – другое дело…

– Почему? Потому что ты нашел его в канаве?

– Нет… Потому что он напоминает Леви.

Как он мог забыть кудрявые шелковые волосы, веселые глазенки… постоянно вспоминал, как Леви кис от смеха, когда он носом буравил его живот. Пожалуй, из всех его умерших детей он тосковал по Леви больше других.

Брита Кайса начала яростно тереть шею большим пальцем, пыталась оживить затекшие мышцы.

– А что там происходит в Каутокейно? – спросила она. – Я слышала, саамов, которые якобы мешали службе, отправили в каталажку.

– Да, но почти всех уже отпустили. Скоро все успокоится. Хочу надеяться, во всяком случае.

– Прост, похоже, сомневается?

– Исправник никак не может найти Эллен Скум. Ей тоже присудили тюрьму, но она ушла в горы, у нее там родственники. Мало того – на саамов взвалили все судебные издержки, а это довольно большие деньги. Придется продавать оленей.

– А на что им тогда жить?

– В том-то и дело… Оленеводы возбуждены и разочарованы. Они уверены, что сражаются за правое дело.

– И продолжают срывать службы?

– Я слышал, Стокфлет махнул рукой и уехал. Нового зовут Фредрик Вослеф. Такой же ремесленник от служения. Холодный сапожник.

Брита Кайса взяла мужа за руку. Из дома послышались крики – девочки из-за чего-то поссорились.

– Мне не по себе… – сказала она.

– Мне тоже.

– Все время кажется… будто злые силы пришли в движение. – Она перешла на шепот: – Боюсь, что-то задумали.

– Против нас?

– Против саамов. Против Пробуждения. Против всего, что для нас свято.

Прост посмотрел на жену долгим, задумчивым взглядом. Годы прорезали глубокие складки в углах рта, кожа вокруг глаз потеряла цвет и уже начала обвисать, но внутренний свет… Если он сам быстро загорался и частенько так же быстро остывал, Брита Кайса напоминала смоляной пень, который может тлеть очень долго, спасая жизнь промерзших, голодных путников.

– Надо туда ехать, – решил прост. – В Каутокейно. Как только выдастся свободное время, поеду. Но сначала надо найти убийцу. Его надо остановить… Похоже, он вошел во вкус и будет продолжать. Риск велик.

– До поможет нам Господь…

Шум в доме продолжался. Брита Кайса поднялась, одернула юбку и пошла в дом. Не успела она открыть дверь, как крики мгновенно стихли.

Лил холодный осенний дождь, временами его сменял колючий, быстро тающий снег. Я прилег в углу, а Чалмо устроилась рядом, прижавшись теплой мохнатой спиной к бедру. Я пришел ночью, все еще спали. Прокрался в дом и лег на свое обычное место.