Эпилог
Малаховка, 1929 год
Уже теперь все устанавливается по будничному ранжиру. Пошатнувшаяся было жизнь возвращается в положенный для цивилизации порядок: чиновник скребет пером, водопроводчик свинчивает и развинчивает, жена дипломата чистит ногти… Организм обтягивается новой кожей, ибо без кожи жить и нечистоплотно, и жутко, и просто холодно.
Леонид Леонов. Вор
Лето в этом году наступало на Подмосковье решительно, быстро и беспощадно — почти так, как врывались когда-то в деревни и города лихие эскадроны Красной конницы.
Прошлой ночью гремела гроза, но к утру все утихло. Поднимающееся над горизонтом солнце пока еще грело, а не припекало, поэтому после завтрака хозяин дачи, член губернской коллегии защитников Жданов, и его гость, известный историк и литератор Павел Щеголев, решили пойти прогуляться.
— Видишь ли, мы ведь с Надеждой, по существу, люди городские и не представляли себя никогда сельскими жителями. — Владимир Анатольевич покачал головой, прикрывая калитку. — А теперь потянуло к земле, на природу! Вот, достроили домик, деревья садовые завели. Проживаем теперь здесь всей семьей. Как ты думаешь, это не буржуазное перерождение?
— Это возраст, мой друг.
— Ох, даже и не напоминай, сделай милость! Через пару недель Владимиру Анатольевичу Жданову предстояло отметить шестидесятилетие, и бренное тело периодически не давало забыть своему хозяину о столь почтенной годовщине — в основном, разнообразного рода хроническими недугами. Однако острый ум и профессиональная память по-прежнему не изменяли ему, а дух оставался молод и энергичен, что, безусловно, в очередной раз подтверждало диалектический тезис о вечном противоречии между формой и содержанием.
— Куда пойдем?
— Да куда угодно. — Владимир Анатольевич огляделся по сторонам, определяя направление для начала утренней прогулки.
— Широкий выбор, — не удержался от улыбки Щеголев.
— Напрасно иронизируешь, между прочим! Здесь у нас очень даже есть на что полюбоваться.
Пригородный дачный поселок Малаховка располагался всего в нескольких километрах от Москвы, по направлению к юго-востоку. Причем среди столичных обывателей Малаховка заслужила репутацию довольно хулиганского предместья — в основном благодаря тому, что в ней долгое время располагалась еврейская трудовая школа-колония «III Интернационал» для беспризорников. Из других же достопримечательностей здесь обычно показывали приезжим деревянную Петропавловскую церковь, здание бывшей гимназии и Летний театр, в котором некогда выступал сам Шаляпин.
В поселке имелся также свой пруд с купальнями, однако приятели все же направились в сторону железнодорожной станции, где был рынок и где в кооперативном буфете все еще подавали приличное свежее пиво с вареными раками.
— Ну, и чем же теперь, говоришь, занимается Луначарский? — продолжил Владимир Анатольевич разговор, начатый еще за завтраком.
— У него опять новое увлечение появилось, — сообщил с удовольствием Щеголев. — Представь себе только, задумал наш Анатолий Васильевич русский язык перевести на латиницу! Даже комиссию специальную образовал при Народном комиссариате просвещения для перехода народов и национальных меньшинств РСФСР на единый интернациональный алфавит на латинской основе.
— Фантазер… — снисходительно покачал головой Владимир Анатольевич. — Мы в последний раз виделись с ним год назад, на похоронах Малиновского.
По возвращении из ссылки Жданов возобновил свою деятельность не только в адвокатуре, но и во Всероссийском обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев, получив членский билет с номером 972. Это давало бывшему заключенному возможность время от времени встречать старых друзей и знакомых, которые при Советской власти заняли очень высокое положение.
Впрочем, далеко не все из тех, кто оказался когда-то одновременно с ним в Вологде, дожили до наступившего лета. Например, Виктор Кудрявый, старший приятель и покровитель Владимира Анатольевича, скончался от оспы еще в девятнадцатом. Александр Богданов-Малиновский, создатель первого в мире Института переливания крови, трагически погиб, производя на себе медицинские опыты. Организатор массового террора против большевиков Борис Савинков был арестован чекистами и умер на Лубянке при загадочных обстоятельствах четыре года назад.
— Осторожнее! — придержал Щеголев спутника, и они оба посторонились к обочине, пропуская телегу с какими-то ящиками. — Между прочим, Анатолий Васильевич Луначарский напечатал весьма приятную рецензию на мою пьесу «Заговор императрицы».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу