Никита Филатов - Адвокат революции

— Слова, слова! Красивые слова. Неужели вы все это сами придумали?

— Нет, конечно. Один адвокат, англичанин… он умер уже больше века назад.

— И вы действительно рассуждаете так же, как он?

— Во всяком случае, именно таким образом я всегда поступаю, — неожиданно сухо ответил на вопрос собеседника Владимир Анатольевич. — И поэтому, между прочим, имею сейчас удовольствие беседовать с вами в ожидании высылки, без обвинения, следствия и суда.

— Вас это не устраивает, гражданин Жданов? Но ведь вы не можете не понимать, что позиция ваша — опасная для молодой Советской власти, классово вредная и совершенно негодная в текущем политическом моменте. Посмотрите, что делается вокруг, в буржуазной Европе… — Молодой чекист даже приподнялся со стула, чтобы очертить в воздухе воображаемую карту мира: — Германские милитаристы расстреливают на улицах голодных рабочих! По приговору эстонского военно-полевого суда убит товарищ Виктор Кингисепп, а на Дальнем Востоке все еще зверствуют недобитые белые банды. Государство рабочих и крестьян только-только поднимается на ноги, мы почти уже справились с голодом и с разрухой…

— Все равно, вряд ли следует подменять правосудие классовой целесообразностью.

— Не мы первые начали это делать! Припоминаете хотя бы рейды Палмера?

Фамилия генерального прокурора Североамериканских Соединенных Штатов Александра Митчелла Палмера была, конечно же, известна адвокату Жданову. Этот яростный борец с левыми политическими группировками, который сам дважды становился объектом террористических атак, организовал не так давно в своей стране целую серию погромных рейдов против известных радикалов, используя принятые Конгрессом законы о шпионаже и о подстрекательстве к мятежу. В результате видный анархист Луиджи Галлеани и восемь его сподвижников были во внесудебном порядке депортированы из страны. После этого агенты прокурора Палмера провели в офисах профсоюзов, коммунистических и социалистических организаций еще несколько внезапных обысков и арестов, на которые не было получено судебных ордеров. Еще какое-то время спустя полиция арестовала двести пятьдесят человек, включая известных радикальных активистов Эмму Голдман и Александра Беркмана. Их посадили на пароход «Бьюфорд» и отправили в Советскую Россию. Всего за пару лет жертвами так называемых «рейдов Палмера» стали примерно десять тысяч неблагонадежных граждан САСШ и иностранцев — в основном, это были члены союза «Индустриальные рабочие мира»…

— Ладно, ладно, оставим политику… — не дождавшись ответа, собеседник Владимира Анатольевича потянулся за следующей папиросой. — Я вот слышал, у вас в Петрограде, перед самым арестом, карманники часы срезали. Было дело?

— Да, было, — подтвердил с удивлением Жданов. — Неужели нашлись?

— Нет, не нашлись, — разочаровал его сотрудник ГПУ. — Дорогие часы, наверное? Золотые? Швейцарские?

— Да, швейцарские. Старой работы. Они достались мне давным-давно в наследство и были дороги как память об отце.

— А представьте себе, Владимир Анатольевич, что поймаем мы вашего вора-карманника. И отправим его за решетку. Но какой-нибудь дорогой адвокат-крючкотвор вроде вас возьмется интересы этого самого вора защищать со всей, так сказать, добросовестностью и талантом… и запутает суд, и добьется того, что преступника оправдают! Вам-то как, не обидно ли будет? Скажите, пожалуйста?

Жданов мог бы не отвечать, но, помедлив какое-то время, все же сказал:

— Да, конечно, обидно. По-человечески.

— Но при этом, вы завтра же, если представится случай, дадите согласие защищать на суде абсолютно такого же вора?

— Это мой профессиональный долг.

— Долг по отношению к убийцам, к вооруженным бандитам, к налетчикам?

— По отношению к обществу.

Хозяин кабинета пару раз энергично помахал перед собственным носом ладонью, чтобы разогнать густой табачный дым:

— Нет, простите великодушно, но я все-таки не понимаю! Не понимаю, как может порядочный человек защищать интересы того, о ком сам-то он с достоверностью знает, когда и кого тот ограбил, убил, изнасиловал?

— Видите ли, гражданин начальник, — бывший присяжный поверенный Жданов снял очки и устало потер переносицу, — что бы я вам сейчас ни сказал, вы меня все равно не поймете. Вы меня даже скорее всего не услышите. Только, может быть, спустя годы или даже десятилетия, если мы повстречаемся при иных обстоятельствах… — Владимир Анатольевич повертел в руке пропуск: — Вы не возражаете, если я пойду? А то жена еще, наверное, не знает ничего. Волнуется…