Светозар Чернов - Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Гастон, принеси мне зеркало. Нет, это не годится, оно же на стене. Мне не на себя любоваться, мне на них надо незаметно посмотреть. Выставь в проходе и держи наискосяк, а я в щелку между шторками на них гляну. Постой, Гастон, это же не они!

— Им нужны вы, мсье. И куда вы дели пенсажюп?

— Это же Дергуновы! — Артемий Иванович с облегчением встал в полный рост и вышел из кабинки. — До смерти напугали! Да здесь, здесь твой пенсажюп.

Он спрятал револьвер в карман, одернул на себе пиджак и вальяжно вышел в зал.

Супруги Дергуновы яростно спорили между собой, не обращая на Артемия Ивановича никакого внимания.

— Может нам не надо к нему идти, Аким Мартынович? — взволнованно говорила Любовь Максимовна супругу, испуганно оглядываясь кругом.

— Надо, Любушка. Или ты хочешь, чтобы нас с тобой в Вержболово в кандалы взяли? Надо покаяться, так и простят. У меня, Любушка формуляр чистый, мне скоро на пенсию, а вот уволят по третьему пункту — и пойдем мы с тобой по миру. Будешь, как твоя сестрица, на паперти милостыню просить.

— А ты мне, Аким Мартынович, глаза сестрой не коли. То-то ты у нее деньги за неделю до двадцатого числа повадился занимать. Скажи, где тут у вас русский приказчик? — супруга повернулась к Гастону. — Комми рюс? Где?! Что он ответил, Аким Мартынович, я не поняла?

— Сказал — тут в Третьем отделении, — ответил посеревший от страха муж. — Говорит, он нас уже весь день дожидается. А ты мне не верила. Вот бабы есть дуры, так и есть. Говорят, скоро разных эмансипе начнут в адрес-календарь записывать как людей. Воображаю… Статская советница Любовь Максимовна Дергунова, дура записная по 2-му разряду.

— Это почему это по второму?!

— По первому, матушка, по первому. Сейчас в один момент в мешок и в церковь на рю Дарю. Видала, какие у них там подвалы — самое место для застенков. Повесят на дыбу — и ты им все расскажешь. Ой, вот и господин Гурин!

— Господа Дергуновы? — нарочито начальственным тоном обратился к ним Артемий Иванович, покачивая своим страшным латунным крючком на резиновом шнуре словно кадилом. — Я вам когда велел явиться?

— Но вы же не называли точной даты! — забормотал Аким Мартынович, опасливо поглядывая на пенсажюп. Нет, он, конечно, подозревал, что эта блестящая страсть в руках Гурина — не новая патентованная дыба, а обычный поддергиватель для юбок вроде того, что носила его супруга, но у той они не походили до такой степени на инструменты дантиста или акушера. — Вы же так неясно сказали…

— Я-то может и неясно сказал, не то что ваша супруга про великого князя Николая Николаевича, — не мог же я вас при французах унижать. Но вы-то меня отлично поняли! Сколько при вас денег, господин Дергунов?

— Немного…

— Но хватит на билет до Марселя?

— Почему до Марселя?

— Потому что туда заходят корабли Добровольного флота, возящие арестантов. На Сахалин. Зачем вам лишний крюк делать через Петербург.

За спиной Артемия Ивановича истерично взвизгнули, он обернулся и тут на шее у него повисла Фанни Березовская с сияющими от слез глазами. Артемий Иванович мгновенно нащупал взглядом поверх плеча Фанни Льва Посудкина, стоявшего шагах в десяти от них у отдела мужской галантереи с длинными егеровскими кальсонами в руках. Вытянувшееся лицо и отвисшая челюсть свидетельствовали о крайней степени его изумления.

— Похудел-то как! — всхлипывала Фанни, обливаясь слезами и покрывая лицо Артемия Ивановича поцелуями.

Посудкин растерянно опустил руки с кальсонами и расплылся в дурацкой, но искренней улыбке. Артемий Иванович обернулся к Дергуновым, которые совсем уже ничего не понимали, и сказал им, грозно щелкая пенсажюпом:

— Я отпускаю вас с миром. Идите, можете даже чего-нибудь купить себе. Но ни слова больше никогда никому ни о великом князе Николае Николаевиче, ни о нашей здесь встрече. Иначе вам же будет хуже.

— Не волнуйтесь, я все понял, — обрадовался Дергунов. — Мы с женой будем немы как рыбы.

И супруги поспешили прочь из магазина.

— Но откуда?! — спросила Фанни, когда Артемий Иванович сумел отцепить ее от своей шеи и всучил ей свой платок — вытереть слезы. — Ты же погиб!

— Да, Артемий Иванович! — поддержал Березовскую подошедший Посудкин. — Мы же тебя похоронили!

— Знаете, что? — сказал Артемий Иванович, чувствуя, что мысли у него в голове безнадежно путаются. — Идите на ту сторону улицы в кафе и ждите меня там, я сейчас приду.

Посудкин увел беспрестанно оглядывавшуюся Фанни в кафе, а Артемий Иванович зашел на склад, выпил свое молоко, даже не притронувшись к булке с ветчиной, сказал Гастону, что больше не придет и вышел в зал.