Чарльз Плэтт - New York Times (Пульс Нью-Йорка)

ЧАРЛЬЗ ПЛЭТТ

New York Times (ПУЛЬС НЬЮ-ЙОРКА)

В то утро небо было ярко-голубым, а все, что случилось, случилось за ночь. Рухнули болшие многоквартирные дома. Транспорт остановился. Припасы из супермаркета грудились в темноте, а через улицу взбухал, точно хлеб в печи, курган из бакалейных лавок. Я сам видел толпу пешеходов, вырывавшихся от пожарного гидранта, и пассажирский автобус, колеса которого по оси ушли в асфальт...

Постель скомкана. Солнечный свет струится в окно. Цветы на подоконнике извиваются, вздымают вверх свои нездорово-коричневого цвета побеги. Отопление барахлит -стучит, дребезжит, булькает, и вся стена в испарине.

Ночью она вынула из холдильника бутылку пепси -- 16 унций, винтовая пробка, посуда возврату не подлежит, упак. 8 бут. -- $ 2.40. На самом-то деле пепси ей не хотелось -- рассеянно отглотнула пару раз и оставила открытую бутылку на полу у кровати. Конечно, до утра все выдохлось. Перешагиваю по дороге на кухню.

Запихиваю в рот горсть колечек "сухого завтрака", роюсь в коробке на предмет выигрышного купончика, запиваю молоком с витамином D, а чашку сую в раковину с грудой грязной посуды, где тараканы уже совсем освоили останки нашего вчерашнего арбуза.

Включаю радио, прибавляю громкость, ухожу в другую комнату и забываю о нем. Обтираюсь салфетками -- губы, щеки, веки, уши, зад, подмышки... Салфетки все скатываю в шарики.

Подбираю с пыльного пола одежду. Гляжу на улицу сквозь пыльное стекло окна, а тем временем обрызгиваю из пластиковой бутылочки лицо, волосы... Утро; хватит спать.

Нет, правда, что же было вчера вечером? Новая трещина в дверной филенке... Задвижка на оконной раме распилена... А что творилось на пожарной лестнице? А на автостоянке за "приличными" кварталами? А этот старый матрац откуда взялся?

А кто б его знал... Ночь ведь уже прошла.

Тем летним утром все в городе отключили отопление и врубили кондиционеры. Еще бы -- температура воздуха поднялась вдруг на целых десять градусов; в такую погоду куда как приятственней, если дома прохладно.

Деловые кварталы в конце Шестой Авеню выросли вновь, точно культуры кристаллов, питаемые рассеяными в воздухе химикалиями. Грани их ослепительно сияют на солнце, а внутри снуют по ворсистым коврам секретарши, звенят звоночки лифтов...

Одинокий беглый оргазм в киношке на Сорок Второй-стрит: на экране хипп задрал своей девчонке юбку, развел ей ляжки, а камера чуть ли не внутрь въехала! Выхожу наружу -- и вновь ясный, пыльный денек смывает в сознании моем скупые следы ночных впечатлений. Мягкая булочка, вареная говядина, капуста в салате хрустит; ледяная вода, алюминевая фольга, скомканый доллар -составляющие процесса приема пищи.

А что же поделывала она? Села не на тот трамвай, пришлось хватать такси, чтоб вовремя попасть к доктору на прием; посеяла где-то направление, да и все равно слишком уж опаздывала, так что вполне можно было никуда не ходить -- какая разница, в конце-то концов -- одним осмотром больше, одним меньше... Пообедав, она купила дамский журнал и около часа просидела с ним на скамейке в Мэдисон-Сквер-Гарден. Поехала домой, приняла душ, переоделась, "нарисовала на морде лицо", пару раз отглотнула из следующей бутылки пепси -- 16 унций, винтовая пробка, посуда возврату не подлежит, упак. 8 бут. -- $2.40; обнаружила орущее радио, переключила его на другую станцию, покинула ради телевизора и чтения еще одного дамского журнала -- тот, первый, забыла в метро. Решила было, на какой фильм сегодня пойти, перерешила, переперерешила, позвонила подруге, болтала с ней где-то так с полчаса, переделала макияж -- использованые салфетки уже не помещаются в мусорную корзинку -- включила автоответчик, выглянула в окно...

После кино. Иду мимо Сентрал-Парк. Транспорт железной змеей течет по улице; изломанный асфальт бел в свете фар. Хищно-настороженный, зацикленный на возможной угрозе пешеход; споткнулся. Только узловатые руки мелькнули, поднятые к лицу с четкими, точно вычеканеными, чертами; блеснул пыльный, неровный металл; выхлоп урчит неумолчно...

Сдавленный крик...

Из окон, зияющих беспорядочно в темном монолите стены, выглядывают украдкой сквозь гнутые, ломаные жалюзи, обрамляющие ржавые "эр-кондишн", призрачные лица сограждан наших. Позади, в обшарпанных комнатушках, мерцают телеэкраны.

Машины всасывают истощенный воздух; пыль и гарь клубятся вокруг. Кислород иссяк. Движение замедляется, двигатели умирают. Машины дергаются судорожно, точно куча задыхающихся тараканов. Фары желтеют, затухая. Слабеют рессоры, спускают шины. Пронзительно скрежещет холодеющий металл.