Валерия Вербинина - Сухарева башня

Дымовицкий

Неизвестный пока Опалину бывший агент угрозыска Дымовицкий проживал в здании, которое до революции называлось Верхними торговыми рядами, а после нее превратилось в неудачную пародию на Ноев ковчег. Сюда вселились какие-то учреждения, комиссии, комитеты и еще черт знает кто, между ними кое-как втиснули универмаг, почту и сберкассу, а в довершение всего часть дома отвели под коммунальные квартиры. Кто бывал в ГУМе (а речь идет именно о нем), тот легко может себе представить, насколько мало это строение, всегда предназначавшееся исключительно для торговых целей, подходило для жилья. Но граждане там жили и даже имели возможность круглосуточно любоваться из окон на Красную площадь.

Итак, Опалин добрался до Верхних торговых рядов и принялся искать Дымовицкого, но с непривычки заблудился в линиях и этажах. Мелькнул универмаг с очередями, и пошли сменять друг друга таблички на дверях: Всесоюзный институт прикладной ботаники, Товарный музей, газета «Рабочая столовая», Маслобойно-жировой синдикат, комитет по стандартизации, комиссия по разгрузке Москвы, кооперативное товарищество «Московский кустарь», бесчисленные конторы и представительства. В одних бегали с бумагами умеренно упитанные (по моде тех лет) барышни с подведенными губами, и по виду их чувствовалось, что они очень, очень заняты, в других – например, в артели «Московский грузчик» – барышень не было и в помине, и вообще народ там был крепкий и основательный. Один из грузчиков объяснил Опалину, как найти квартиры, и Иван, проплутав по лестницам самую малость (не больше получаса), наконец добрался до своей цели. Дверь нужной ему коммуналки была открыта, и возле нее в коридоре какая-то гражданка пыталась утихомирить ревущего мальчугана лет шести. Увидев Опалина, он вытер рукавом нос, немного подумал и заревел еще громче.

– А-а-а, – разобрал Иван в детском плаче, – хочу коньки!

– Ну Костик, мы не можем купить их сейчас, потерпи! – беспомощно твердила гражданка. Мальчик на мгновение умолк, а затем отчаянно взвыл:

– Не ха-а-ачу терпеееееть! Ыыыыы… Хааачу конькииии…

– Вы не знаете, Дымовицкий у себя? – спросил Опалин у гражданки.

– Понятия не имею, вы лучше у Степаниды Ивановны спросите. Вон она возвращается к себе, – и она махнула рукой, указывая куда-то в конец коридора.

Опалин посмотрел туда и увидел благообразного вида старушку в черном платье с кружевным воротничком, возле которого красовалась золотая брошка.

– Здравствуйте, – сказал он, подходя к Степаниде Ивановне, – мне бы Дымовицкого…

Старушка обернулась и впилась взглядом в его лицо, а затем в папку в его руках.

– Зачем он вам?

– По работе.

– Так бы сразу и сказали, что фин, – сухо бросила собеседница. Из-за двери комнаты высунулась девочка лет десяти. – Оля, беги за отцом, скажи, что к нему фин пришел.

– Ага, – кивнула девочка и побежала по коридору, топая, как молодая лошадка.

Опалин понял, что его приняли за фининспектора, которого сокращенно именовали «фин», но протестовать не стал и проследовал за благообразной старушкой в комнату, которая являла собой поразительное зрелище. Стол, стулья и даже диван были завалены штуками материи, из-за чего эта часть помещения сделалась похожей на лавку дореволюционного купца. Сдавленно охнув, Степанида Ивановна принялась утаскивать материи куда-то за ширмы и за шкафы, которыми было разгорожено это довольно большое, но темноватое и неуютное помещение.

– Вы не подумайте, что это все наше, – поспешно проговорила она, – тут еще Ромочки и Коленьки, а у нас торговля плохо идет! Ох, как плохо!

– Так, так, – сурово промолвил Опалин, входя в роль, – а эти Роман и Николай – кто?

– Как кто? Сыновья, отдельно живут, а Михаил Прокопьевич – зять мой. Но дела у него совсем никакие! Вы уж поверьте…

Гостя стал разбирать смех, и только усилием воли он сумел согнать с лица улыбку.

– Может быть, чайку? – льстиво пропела старушка, заглядывая ему в глаза. – Да вы раздевайтесь, раздевайтесь! А Петр Степанович что, больше не служит?

Иван догадался, что Петр Степанович был, должно быть, знакомый хозяевам фининспектор и что он – вполне вероятно – брал с них взятки, чтобы снизить ставку налога, который они должны были платить государству. Опалина так и подмывало сказать, что Петра Степановича посадили, но он не успел, потому что вернулась Оля и привела с собой плечистого блондина лет сорока с вьющимися волосами и широким открытым лицом того типа, какой бывает у людей, которые всюду являются душой компании. На блондине были косоворотка, темно-серые штаны галифе и сапоги, в которых он, несмотря на довольно внушительные габариты, ступал совершенно бесшумно.