Артур Таболов - Кэш

— Я сегодня был в арбитраже. Там сказали, что вы отозвали требование о банкротстве фабрики. Это так?

— Да.

— Чем это вызвано?

— Объясню, — пообещал Михеев. — Особенно если вы предложите мне сесть. Или будем разговаривать стоя?

— Да, конечно, — спохватился Троицкий. — Садитесь, пожалуйста. Кофе? Кофе у нас еще есть.

— Спасибо, не хочу вас окончательно разорить. Несколько предварительных вопросов. Кроме сорока миллионов долларов, какие еще долги у фабрики?

— Два миллиона. Взяты под залог акций.

— Сколько вам нужно, чтобы завершить модернизацию?

— Много. Миллионов десять.

— Сколько у вас акций фабрики? — продолжал Михеев.

— Восемьдесят два процента. Но часть в залоге у банка.

— У кого остальные восемнадцать процентов?

— У разных людей. Купили в расчете на прибыль. Расчет не оправдался. Я чувствую себя так, будто залез в чужой карман и меня поймали за руку.

Михеев осуждающе покачал головой:

— Владимир Федорович, мне кажется, что вы не прочитали ни одного учебника по бизнесу. Даже самого примитивного.

— Не прочитал, — признался ученый. — Я всегда читал немного другие книги. Что в них сказано?

— Правило номер один. Если вы решили заняться бизнесом, вам следует навсегда забыть слово «мораль».

— Да, это я уже понял, — покивал Троицкий. — Но приложить к себе не могу. Советское воспитание неистребимо.

— Советское? — переспросил Михеев.

— Советское, а какое еще? Гуманистическое начало было частью идеологии. Оно существовало само по себе, в отрыве от практики, но оно было. С этим вы, надеюсь, спорить не будете.

— Не буду. Я даже сделал это основой своей кадровой политики. Никогда не беру на руководящие должности тех, кому меньше сорока лет. У них еще сохранились моральные критерии. Молодые же продадут за копейку.

— А эти не продадут?

— Тоже могут продать, но гораздо дороже. И не сразу. Можно выкупить эти восемнадцать процентов у миноритариев? — продолжил расспросы Михеев. — Уступят?

— За любые деньги. И еще спасибо скажут. Не понимаю, к чему вы ведете. Вы хотите, чтобы я консолидировал у себя все сто процентов акций?

— Да.

— Смысл?

— Я не хочу, чтобы лезли в наши дела. Миноритарий даже с одной акцией может потребовать отчета, и мы будем обязаны его дать. И наши планы сразу станут известны всем.

— Наши планы, — повторил Троицкий. — Правильно ли я вас понял…

— Правильно. Я хочу превратить фабрику в процветающее высокорентабельное предприятие. Соберите своих специалистов и подготовьте бизнес-план. Подробный и максимально честный. Сколько нужно денег, чтобы полностью расплатиться с долгами. Сколько нужно, чтобы закончить модернизацию. Анализ российского и мирового рынка ваших лекарств. Емкость рынка, сравнительная себестоимость. Могу дать в помощь своих экономистов.

— Они что-нибудь понимают в фармацевтике? Смогут отличить аспирин от анальгина? — съязвил ученый.

— Они кое-что понимают в деньгах.

— Да, это важнее, — согласился Троицкий. — Производство не проблема. Его мы наладим. Проблема — дистрибьюция.

— Это я беру на себя.

— Олег Николаевич, давайте откровенно, — попросил ученый. — Вы вкладываете в нас немалые деньги…

— Очень немалые, — подтвердил Михеев.

— Что вы за них хотите иметь?

— Контрольный пакет. Пятьдесят процентов плюс одну акцию.

— Что ж, это справедливо. Что вы с ними будете делать? Продадите?

— Не знаю. Продам, если предложат хорошую цену. Или буду получать дивиденды. Рано об этом говорить.

— И все-таки не понимаю. Я представляю, какие у вас были виды на фабрику. Снести все к чертовой матери и застроить тридцатиэтажными монстрами, которые уже изуродовали всю Москву. Фабрика не даст вам и десятой доли такой прибыли. Даже если мы доведем ее до идеального состояния.

— Даже сотой, — поправил Михеев. — Вас очень удивит, если я скажу, что не всегда деньги играют главную роль?

— Удивит? Это слишком слабо сказано. Поразит. Так не бывает.

— Бывает. Редко, но бывает. Сейчас как раз такой случай.

Троицкий неожиданно негромко засмеялся.

— Что вас рассмешило? — удивился Михеев.

— Скажу. Я чувствую себя лохом, которого обувают по полной программе, а я не могу понять как.

— Это так сейчас говорят в Российской академии наук? «Лох», «обувают»?

— В академии наук говорят так, как во всей России.

— Не беспокойтесь, Владимир Федорович. Обувают не вас, а совсем других людей.

— Кого?

— А вот этого я вам не скажу…