Он вызвал Марину Евгеньевну.
— Из редакции «Финансов» мне звонили?
— Нет, Олег Николаевич.
— Не пытались со мной связаться?
— Нет.
— Может быть, меня не было на месте, а вы переключили их на кого-то другого?
— Олег Николаевич, я работаю у вас уже десять лет. Если вы считаете, что я не справляюсь, так и скажите.
— Ну вот, сразу обиды. Извините. Я пытаюсь узнать, кто дал информацию «Финансам».
— Может быть, экономисты?
— Пригласите Яна.
Появился Ян. Подремав, сообщил, что ничего про журнал «Финансы» не знает. Ни к нему, ни к сотрудникам отдела никто не обращался.
— Вас что-то обеспокоило?
— Ничего, всё в порядке. Скажите Марине Евгеньевне, чтобы вызвала ко мне пресс-центр.
Пресс-центр в «Росинвесте» был в единственном числе и представлен голубоглазой блондинкой лет двадцати пяти с кукольным личиком, длинными стройными ногами и пятым размером бюста. Звали пресс-центр Еленой Георгиевной. Она так умело скрывала свои прелести, что даже в строгом офисном костюмчике и совсем не дерзкой мини-юбке производила ошеломляющее впечатление на незнакомых мужчин. На знакомых тоже. Стоило ей появиться в каком-нибудь отделе, как все бросали работу и вились вокруг неё, изощряясь в остроумии и комплиментах. Но серьезно кадрить даже не пытались, потому что все знали: пресс-центр был любовницей Михеева.
Года три назад она приехала откуда-то с Кубани поступать в институт, не поступила и пришла в «Росинвест» устраиваться на работу секретаршей, заявив, что знает компьютер и говорит по-английски. Как тут же выяснилось, компьютер она умела только включать, а по-английски знала всего три фразы «Бай, бай, дарлинг», «О май гад» и «Хау мач». Но она была так хороша, что Олег Николаевич без раздумий изменил своему правилу не путать дела и личную жизнь. Он создал специально для нее должность руководителя пресс-центра с приличной зарплатой, снял однокомнатную квартиру в Выхино и первое время ощущал себя старым автомобилем, в который поставили новый аккумулятор, заводился с пол оборота. Он понимал, что служебные романы никогда ни к чему хорошему не приводят, Елену Георгиевну следовало бы из «Росинвеста» удалить, от её присутствия исходило что-то несовместимое с серьезным офисом, словно бы какая-то сальность. Но тогда ему самому пришлось бы давать ей деньги на жизнь, а скуповатой натуре Михеева это было глубоко неприятно. Так и тянулось, уже без особого пыла, скорее по инерции. Раз в неделю Олег Николаевич приезжал в Выхино, а в остальные дни старался избегать встреч с пресс-центром. Это было нетрудно. В обязанности Елены Георгиевны входило делать подборку наиболее интересных статей из ежедневных газет, она оставляла её в приемной и удалялась под неприязненным взглядом Марины Евгеньевны.
Пресс-центр вошла в кабинет, плотно прикрыла дверь и страстно, как в голливудских фильмах, прильнула к Олегу Николаевичу.
— Олежек, я так за тобой соскучилась, ты не был уже две недели!
— Сядь, — приказал Михеев. — Поправь юбку. Застегни блузку. Ты в офисе, а не в ночном клубе. Если еще раз на работе ты назовешь меня Олежиком, уволю к чертовой матери! А теперь слушай. Тебе из редакции журнала «Финансы» звонили?
— Нет.
— Не спеши, вспомни. Они могли попросить какие-нибудь цифры о холдинге.
— Какие цифры? Я не знаю никаких цифр! Что происходит, Олежек? Ты сам на себя не похож.
— Опять?!
— Олег Николаевич. Извини.
— Сделай вот что. Поезжай в редакцию «Финансов» и выясни, откуда они получили информацию о нас.
— О нас с тобой? — испугался пресс-центр.
— Дура! О «Росинвесте»!
— Про какую информацию ты говоришь?
Олег Николаевич посмотрел на её кукольное личико, на невинные голубые глаза и безнадежно махнул рукой:
— Ладно, никуда не нужно ехать. Съезжу сам. Скажи Марине Евгеньевне, пусть вызовет машину.
Пресс-центр покинула кабинет, цокая по паркету каблучками и умело покачивая соблазнительными бедрами.
«Бардак, а не офис! К черту, нужно с этим кончать», — решительно подумал Олег Николаевич.
Но было уже поздно.
Редакция журнала «Финансы» размещалась на Новодмитровской улице, ответвлявшейся от Новослободской, в офисном здании постройки 70-х годов и тогда, вероятно, считавшимся образчиком современной архитектуры. Шестнадцать этажей, стекло и бетон — как Новый Арбат, который старожилы называли вставной челюстью Москвы. Сейчас оно выглядело неряшливым кубом, возвышавшимся над промзоной: немытые стекла, потемневший от времени и грязи бетон. После праздничной Новослободской, набитой разноцветной рекламой, — задворки.
Читать дальше