Тут Логинов выдержал театральную паузу, и Опалин заерзал на месте.
— Ну, ну, не томи! — не выдержал он.
— Короче, его фамилия оказалась Ушаков. Мать — баба хваткая, держала несколько палаток и торговала всем, чем только можно. Он считался ее компаньоном, но на самом деле заправляла всем она, а он только деньги тратил.
— Казино? Бега? — предположил Иван вдохновенно.
— Ты знаешь, нет, как ни странно. Вот рестораны он любил, вообще любил пыль в глаза пускать. Мать все его пилила, чтобы он невесту себе нашел, но как только в его жизни объявлялась очередная пассия, мать же и делала все, чтобы ее спровадить. В конце концов Ушакову это надоело, и он стал свои амурные дела от матери скрывать. Тем более что он наконец-то встретил девушку, в которую всерьез влюбился. Ее звали Олей, а ее отца Гладкова перевели сюда из Ленинграда. Назначили директором на протезную фабрику, — уточнил Логинов.
Здесь он снова прервался, на сей раз — для того, чтобы достать папиросы. И хотя Опалин курил (табак был в числе немногих вещей, которые он мог себе позволить), предложенную ему папиросу он отверг чуть ли не с раздражением. Агент поглядел на него, усмехнулся и чиркнул спичкой о стену. Откинувшись на спинку стула, он благодушно пускал дым.
— Если отец Оли — директор, зачем ей понадобилось чужое кресло? — спросил Опалин, поняв, что курить и хранить загадочное молчание старший коллега может еще долго.
— Не чужое, в том-то и дело. — Логинов сунул окурок с пепельницу и раздавил его. — То есть не совсем чужое, а… Ты послушай, как все было. В общем, Гладков директорствовал, а его жена и дочь катались как сыр в масле. Оля принимала ухаживания Ушакова, но дальше этого дело не шло. Она была с ним очень мила, но он видел, что ее мамаша — особа себе на уме и что она мечтает найти для дочери по-настоящему выгодную партию. Выдать Олю замуж за какого-то мелкого нэпмана явно не входило в ее планы. Да и квартира у Ушакова была так себе, маленькая, тесная и темная. Да, отдельная, но не хоромы, одним словом, и проживал он там не один, а с матерью, характер которой оставлял желать лучшего. В общем, наш баловень, который привык строить из себя хозяина жизни, понимал, что с точки зрения Гладковых он вовсе не выигрышный билет. Много раз он собирался поговорить с Олей серьезно и предложить ей руку и сердце, все честь по чести, но его всякий раз останавливала мысль, что об этом наверняка узнает ее мамаша, и что ему могут отказать от дома. А терять Олю он не хотел. Короче, он решил набраться терпения, водил ее в рестораны, катал ее на такси, ходил с ней в кино и при всяком удобном случае говорил, что готов ради нее на все.
Тут на всякий случай поясним, что катание на такси тогда было дорогим удовольствием и считалось признаком особого шика.
— Она, конечно, прекрасно понимала, что он от нее без ума — женщины всегда понимают такие вещи, — невозмутимо продолжал агент, — но делала вид, что верит в его бескорыстную дружбу. Время от времени у нее объявлялись другие поклонники, но Ушаков не мог пожаловаться на Олю, потому что она держалась с ними ровно и наедине с ним частенько их вышучивала. А потом разразилась катастрофа.
— В каком смысле? — вырвалось у Опалина, который слушал собеседника чрезвычайно внимательно.
— В прямом. На ленинградском заводе, которым до переезда в Москву управлял Гладков, провели ревизию и обнаружили столько интересного, что немедленно выдали ордер на его арест. Короче, директора арестовали и отправили в Ленинград, где началось следствие по его делу. Как водится, поклонники Оли тотчас растворились в воздухе — все, кроме Ушакова. Он сказал ей, что она по-прежнему может на него рассчитывать, и что он никогда ее не бросит. Она была тронута, но сказала, что мать настаивает на их отъезде из Москвы. Надо возвращаться в Ленинград, бегать по инстанциям, добиваться освобождения Гладкова, тормошить его друзей, искать хорошего защитника, одним словом — обстоятельства против них. Но все обязательно наладится, и они будут вместе. В общем, вскоре Оля и ее мать продали мебель и уехали в Ленинград. Там жена директора добилась свидания с мужем, они стали обсуждать сложившуюся ситуацию, но когда Гладков услышал о продаже московской мебели, то сначала оторопел, а потом взорвался.
— Вы с ума сошли! — возмутился он. — Продали мебель? Да кто вас просил? Черт возьми, зачем? Я же там деньги прятал! Идиотки! Тоже мне, нашли, как удружить!
— А! — вырвалось у Опалина. И, не сдержавшись, он по-юношески звонко расхохотался.
Читать дальше