Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг [Компиляция]

— Нет. Сдаваться. Ты же не только себя предаешь — ты родителей своих предаешь, которые наверняка хотели бы, чтобы ты жил. Всех, кто тебя ценил, для кого ты что-то значил. Надо бороться. А распускаться нельзя. Что бы ни происходило. Думаешь, мне легко было, когда я с моей ногой от сарая полз сюда? Но я же не жалуюсь. В жизни нельзя сдаваться. Никогда.

Авилов поглядел на его открытое, упрямое лицо, поднялся с места и положил револьвер на стол.

— Только не думай, что ты меня убедил, — сказал игрок.

— Конечно, — ответил Опалин, — я тут вообще ни при чем. Надевай шубу, и едем. Надо вызвать подмогу и задержать остальных членов шайки. У нас еще полно дел.

Авилов посмотрел на него и покачал головой.

— Можете войти, — сказала секретарша. Скользнула взглядом по лицу Опалина, по петлицам на его воротнике и прибавила покровительственно-сухим тоном существа, приближенного к вершинам власти: — Только не задерживайте Генриха Григорьевича, у него сегодня еще много дел.

Опалин вошел, хромая, потому что нога до конца еще не восстановилась. Обычно он предпочитал ходить в штатской одежде, чтобы не привлекать внимания, и теперь необходимость надеть униформу и вообще выглядеть, как полагается по уставу, его немного стесняла. К тому же он находился не в тесном здании угрозыска в Большом Гнездниковском переулке, где знал каждый закуток, а на Лубянке, куда его вызвали к начальству — положим, не к самому Менжинскому, но к его заместителю, человеку тоже известному и часто мелькавшему на газетных страницах.

Кабинет, в котором оказался Иван, ничем не поражал воображение и выглядел почти таким же, как тысячи начальственных кабинетов по всему Советскому Союзу. Стол, заваленный бумагами, на столе — несколько телефонных аппаратов, добротная мебель, на стенах — портреты Дзержинского, Ленина и Сталина. Из-под портрета Дзержинского на Опалина внимательно поглядел сидящий за столом человек — брюнет средних лет с короткими чаплинскими усиками, которые тогда были в чрезвычайной моде, и высоким лысеющим лбом.

— А, товарищ Опалин! — заместитель сделал ударение на "о". — Наслышаны о ваших подвигах… Что ж это вы хромаете? Ранены?

— Да так… немножко… — пробормотал Опалин, смутившись. Ему не понравилось, что его фамилию произнесли неправильно, но поправлять заместителя начальника ОГПУ он не решился.

— Садитесь, товарищ.

Иван огляделся и сел на один из стульев, которые стояли в кабинете, но инстинктивно выбрал тот, который был не слишком далеко и не слишком близко от Генриха Григорьевича.

— Не буду зря тратить слов, а перейду прямо к сути. В моем лице руководство ведомства благодарит вас за проделанную работу, за храбрость, находчивость и за спасение крайне ценного и важного груза. Я слышал, ваше начальство уже нашло способ вас поощрить?

— Да, — сказал Опалин, кашлянув, — мне выписали премию и подарили часы, — он невольно бросил взгляд на новенькие часы на своем запястье.

Генрих Григорьевич, заметив этот взгляд, сухо улыбнулся. С его точки зрения, руководство уголовного розыска могло бы сделать побольше для своего импульсивного, но расторопного сотрудника. Хотя, если он был согласен довольствоваться часами и премией…

— Со своей стороны, мы хотели бы тоже сделать для вас что-нибудь, товарищ Опалин. Мы умеем ценить смелых и решительных людей. Могу даже сказать, что нигде их не ценят так, как у нас. Если у вас есть какая-нибудь просьба…

— Есть, Генрих Григорьевич, — Опалин вздохнул. — Понимаете, у меня есть друг… У него туберкулез. Прогноз не очень благоприятный, но… Врач сказал, если его отправить прямо сейчас в хороший санаторий на юге… самый лучший… В санаториях нашего ведомства с местами туговато, и нам сказали ждать, а ждать он никак не может. Вот я и подумал… Если вы можете что-то сделать…

Генрих Григорьевич недовольно шевельнул усами. Вообще-то только что он довольно прозрачно намекнул хромому юнцу, что его не прочь принять на работу на Лубянку. Отличные пайки, красивая форма, почет и страх окружа… ах, пардон, почет и уважение окружающих обеспечены. А тот говорит о каком-то своем приятеле и месте в санатории, как будто важнее этого на свете ничего нет.

— Как зовут вашего друга?

— Селиванов. Василий Селиванов, — и, видя, что хозяин кабинета взял ручку и приготовился записывать, Опалин пустился в объяснения по поводу звания Васи и того, где тот находится сейчас.

— Поможем, чем сможем, — коротко ответил Генрих Григорьевич, закончив делать пометки в своей книжечке, и все тем же изучающим, цепким взглядом посмотрел на Опалина. — Может быть, у вас есть еще какие-нибудь просьбы? Или пожелания?