Валерия Вербинина - Подмосковная ночь

Опалин не нашелся, что ответить. Неожиданно он поймал себя на мысли, что устал и что все ему опротивело. «Хоть бы в тайнике сторожа нашлось золото, – подумал он, – сразу же заберу его и поеду сдавать в Москву, а Свешникова пусть другие ловят. Взвешивание и опись при свидетелях, чтобы потом не говорили, что я чего-то украл…»

Однако когда он в конце концов с помощью Наденьки добрался до тайника сторожа, его ждало разочарование. Возле большого, покрытого мхом камня Свешников закопал вовсе не золото, а что-то куда более легкое, завернутое в старую ткань. Развернув ее, Опалин увидел светлые тряпки, которые странно светились в лесном полумраке, какие-то палки и веревки, соединенные в довольно сложную систему, и желтоватый человеческий череп с выбитыми сбоку зубами. Приглядевшись, помощник агента заметил, что в нескольких местах тряпки пробиты пулями – должно быть, Бураков все-таки не промахнулся, когда стрелял в привидение.

– Милостивый товарищ, – бухнул в голове Ивана голос доктора Виноградова, – мистификация…

Потрогав светящиеся тряпки, Опалин отнял пальцы и увидел, что они тоже светятся.

– Ну да, – пробормотал он себе под нос, – фосфор. Все сходится.

Его душила обида, что взрослые люди, включая его самого, купились на низкопробные, в сущности, трюки, а один из этих людей, агент Бураков, быть может, вообще теперь не поправится. «Делирум… делириум… эх…» Он поднялся на ноги, завернул находки в ткань и в сопровождении Наденьки двинулся обратно к ожидавшей их телеге. Посадив девочку, Опалин велел Кирюхе доставить ее домой, и выражение лица у него было такое, что оробевший возница предпочел воздержаться от вопросов и хлестнул лошаденку, которая затрусила по дороге. Сам Иван направился к усадьбе, где собирался как следует обыскать сторожку Свешникова в поисках улик, которые могли указать на нынешнее местонахождение беглого сторожа.

Скажем сразу же, что ничего особенного Опалину найти не удалось, если не считать разнообразных инструментов, обрывков старых газет, выдранной из переплета книжки о приключениях сыщика Путилина, напечатанной по старой орфографии, и завалившейся за кровать ложки, по виду – серебряной. Кроме того, Ивану попалась пара дырявых сапог, и, осмотрев их, он убедился, что размер их совпадал с размером человека, который стоял под его окнами. Но этот факт не тянул на открытие и вообще косвенно подтверждал, что Берзин был прав, когда говорил, что Опалину нечего делать в угрозыске.

«Упустил, упустил, – думал Иван, сердито сопя, – растяпа, олух! – Он швырнул сапоги в угол, сел на кровать и принялся разглядывать ложку. – Свешников был на диво упорен и настойчив, а все почему? Потому что кое-что, спрятанное в доме, он нашел. Может, не золото, но серебро – уж точно. Конечно, надо будет проверить, спросить у Лидии, знаком ли ей этот предмет…»

И он отправился на поиски учительницы. Из-под большого клена доносились голоса, и Опалин двинулся туда, но, приблизившись, увидел, что Лидии Константиновны среди сидящих за столом не было. Зато имелся Берзин, который развалился на стуле с непроницаемым лицом, его шофер и по совместительству повар Ян, а также городские комсомольцы. Кофейник, изящные чашки и вазочка с вареньем привносили в происходящее идиллическую нотку, но человек наблюдательный сразу же заметил бы, что нет ни сахарницы, ни молочника и что посуда на столе от разных сервизов.

– Мелкобуржуазный типчик, – донеслись до Опалина слова Проскурина. – Вообще не пойму, что он делает в угрозыске…

Чутье не обмануло Ивана: Глеб Проскурин все-таки не удержался от соблазна наябедничать на него товарищу из ГПУ. Дуня, курившая папиросу, заметила приближающегося помощника агента и выразительно кашлянула.

– Здорово, Глеб, – сказал Опалин, оскалившись, после чего с маху шмякнул на стол перед комсомольцем сверток с останками дроздовского привидения. Ткань развернулась, желтоватый череп выкатился и замер возле чашки Берзина.

– Это то, чем Свешников тебя напугал до того, что ты обделался, – продолжал Иван с издевкой. Положим, это было неправдой, но и слова Проскурина о мелкобуржуазном характере Опалина тоже являлись враньем чистой воды. – Тряпки, фосфор, череп… Вот твой призрак, короче. Трусливая рвань!

Проскурин позеленел – но случилось ли это из-за воспоминания о ночном видении, которое напугало его до эпилептического припадка, или из-за того, что Опалин прилюдно унизил его, трудно было сказать. Дуня поглядела на него, на Ивана, и странное дело – в глазах ее мелькнуло нечто вроде одобрения. Однако она отвернулась и сделала вид, что происходящее никоим образом ее не касается.