Валерия Вербинина - Подмосковная ночь

– Ты его знал? – спросил Иван наконец.

– Лично нет, но кое-что о нем слышал. Он, знаешь, был не из тех, кто часто вспоминает о жалости.

– Тогда я ничего не понимаю, – проговорил Опалин после паузы.

– А тут и понимать нечего, – ответил Терешин. – Обычная история. Познакомился с женой в ссылке, жили вместе, сын Каспар, все дела. Дочь еще, кажется, была, но умерла от какой-то болезни. А потом Рейнгольду Берзину приглянулась другая. Все было серьезно, он обещал развестись с Дорой, как только гражданская война закончится, и жениться на своей новой любви. Но Дора была против и кричала, что никогда и ни за что его не отпустит. И когда ее убили здесь, в усадьбе, я думаю, что Берзин выдохнул с облегчением. Все само собой разрешилось, она больше не могла ему помешать. Потому он и не стал мстить, когда ее труп вытащили из могилы. А потом…

Он замолчал.

– Так что же было потом? – не утерпел Опалин.

– Я же сказал: там была другая. Короче, Берзин должен был жениться снова. Но за день до свадьбы его нашли с пулей в голове.

– Не понял, – насупился Иван. – Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ему понадобилось стреляться? Все же удачно сложилось. Для него удачно.

– А я разве сказал, что он застрелился? В одной квартире с ним жил его сын.

Опалин вытаращил глаза.

– Ты хочешь сказать, что…

Терешин нахмурился, и Иван не стал заканчивать фразу. Вместо этого он спросил:

– Сколько же ему было лет?

– Сколько? Это было в 19-м году. Вот и считай.

Верстовский сказал, что Берзину сейчас 22, значит, тогда было 15. Застрелил отца, который хотел жениться на другой. Мог ли Каспар это сделать? Почему-то Опалин даже не сомневался, что мог.

– А эта… ну, невеста… Что с ней стало? – спросил Иван.

– А что с ней могло случиться? Поплакала да нашла себе другого. Правда, он был не комиссар, а попроще, и не латыш, а русский, но комната в Москве есть, паек хороший. Много ли женщине надо для счастья?

И опять подтексты слоями поползли из последней фразы – Терешин спрашивал, явно не рассчитывая на ответ, и в то же время глумился над собственным вопросом, и одновременно словно хотел сказать, что женщины разные бывают, и далеко не все обязаны быть такими, как безымянная любовница Рейнгольда Берзина, которая косвенно стала причиной его гибели.

– Я не могу понять, почему его не уличили, – проворчал Опалин, думая о Каспаре.

– Почему? Ну, во-первых, он казался очень расстроенным смертью отца. А во-вторых, у родителей нашлись друзья, которые не дали его в обиду. Потом он пошел служить в ГПУ, ну и…

– Ты давно знал, что он приехал? – не удержался Иван.

– Знал? Нет. Я кое-что о нем слышал и предполагал, что рано или поздно он объявится. Ко мне он не заходил.

– Он к доктору Виноградову заходил.

– Ну это как раз неудивительно. В войну тут одно время жил однофамилец доктора, тоже Виноградов и тоже врач. Лет на двадцать старше Дмитрия Михайловича, но не уверен, что Берзин знает такие тонкости.

«А ты, значит, знаешь?» – мелькнуло в голове у Опалина, и его настигло новое для него и необыкновенно четкое ощущение, что говорить этого вслух нельзя, чтобы не восстановить против себя собеседника. Потому что Терешин, как бы там ни было, находился скорее на его стороне, а не на стороне Берзина.

– Можно тебя спросить? – решился Опалин.

– Попробуй.

– Насчет селькора Герасимова, которого убили в соседней деревне. Это не мое дело, мне просто любопытно. Одни мне сказали, что это случилось из-за того, что он был селькором, другие – что он женщину изнасиловал. А что было на самом деле?

Виктор вздохнул.

– Честно? Не знаю.

– Ты – и не знаешь? – недоверчиво протянул Опалин.

– Просто неинтересно, пойми. Бывают такие люди, которые делают все, чтобы плохо кончить. Некоторые при этом могут дожить до 90, а некоторые – наоборот. Вот и Герасимов был из таких. На войне его хотели расстрелять за мародерство, он дезертировал, потом уже здесь его поймали, когда он пытался поджечь соседский дом, и избили до полусмерти. Он оклемался и подался в селькоры. Хотел в партию, но туда его не приняли. И насчет женщин он слишком много себе позволял, а в деревне этого не любят.

Он говорил размеренно, рассудительно, покачивая носком начищенного сапога, и в каждой его фразе сквозило такое знание людей, что Опалину сделалось завидно. Сам он был нетерпелив и то и дело бросался из крайности в крайность.

– Еще одно, – проговорил Иван, подавшись вперед. – Ходят слухи, что Сергей Вережников вернулся. Ты что-нибудь слышал об этом?