Валерия Вербинина - Подмосковная ночь

– Меня сюда прислали, чтобы я во всем разобрался, – заявил Иван. – И я разберусь.

– Ну-ну, – хмыкнул собеседник. – Валяй.

– Я серьезно. – Опалин оглянулся и понизил голос. – Вот что: мне нужна крепкая бечевка или леска. Много. Но я не хочу идти в кооператив, потому что в деревне сразу же узнают, что я покупаю, и…

– Боишься спугнуть призрака? – усмехнулся Терешин.

– Просто не хочу рисковать.

– А ты, Ваня, упорный, – сказал агент, помолчав. – Может, это и хорошо. Подожди меня здесь. Принесу я тебе твою бечевку.

Он удалился быстрым шагом. Опалин стал искать папиросы и обнаружил, что осталось только две. Недовольный, он сунул пачку обратно в карман. В деревне он даже не рассчитывал разжиться хорошим табаком.

«Ладно, не буду пока курить. Подумаешь, важность…»

Ему тут же нестерпимо захотелось затянуться. Это была пытка. Он прошелся туда-сюда, но чем старательнее пытался отвлечься от мыслей о куреве, тем упорнее они осаждали его.

Вспомнив кое-что, он вошел в дом и в сенях столкнулся с Терешиным, который нес моток бечевки.

– Годится, – объявил Опалин, осмотрев ее. – Слушай, а можно ее разрезать на две части? В один карман она не влезет, а я хочу, чтобы ее никто не заметил.

Хозяин дома позвал Марфу, и она принесла ножницы. Опалин поблагодарил ее, ловко разрезал бечевку, одну часть – побольше – смотал и спрятал в карман брюк, а другую – поменьше – упрятал в нагрудный карман. Похлопав себя по карманам, он убедился, что нигде ничего особо не топорщится и не привлекает внимания, и повеселел.

– Если вдруг передумаешь, – сказал Терешин, буравя его взглядом, – бечевку верни.

– Почему я должен передумать? – удивился Опалин.

– Ну мало ли. Вдруг решишь, что выпил холодное в жаркий день и у тебя началось воспаление легких. Виноградов тебе выпишет справку, что ты болен, ну и… Поедешь в Москву лечиться.

Опалин напрягся.

– Почему мне Виноградов должен давать какую-то справку, если я здоров?

– Если его попросить, он выпишет. Только если знать, как попросить. Хотя доктор он вообще-то покладистый. А что? Воспаление легких – болезнь коварная. Поедешь, подлечишься, а тем временем вместо тебя кого-нибудь другого сюда пришлют. Пусть он разбирается. И с призраком, и вообще…

– Я ничего не понял, – пробормотал Опалин. – К чему это ты?

Терешин осклабился.

– Не обращай внимания, это я так. Ты, главное, холодного не пей.

Сделав над собой усилие, Иван поблагодарив хозяина дома за бечевку, попрощался с Марфой и удалился.

– Ой, не нравится мне все это, – вздохнула Марфа, глядя, как он садится в телегу и лошадь трогается с места.

– Мне тоже, – коротко ответил ее муж.

– А ведь ты бы мог ему пособить. Если б захотел.

– А я не хочу, – с вызовом ответил Терешин, поворачиваясь к ней. – Бечевку я ему дал, а с остальным пусть сам справляется. Не мальчик.

– Да ну тебя…

– Марфа, не дури. Он вовсе не такой простак, каким кажется.

– Ну тебе-то, конечно, лучше знать, – протянула жена. – Это правда, что он сказал?

– Когда? – спросил Виктор, напустив на себя безразличный вид.

– Что призрак на самом деле человек. Правда?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – засмеялся муж.

– Витя!

– Ну слушай, чего ты от меня хочешь… Я думаю, он прав.

Жена смерила его подозрительным блестящим взглядом.

– В жисть не поверю, – неожиданно объявила она, – чтобы ты чего-то не знал.

– Будет, Марфуша. Ты же знаешь: я не в свои дела не суюсь.

– Скажи мне: кто это?

– Марфуша…

– Сейчас же говори, а то ужинать будешь без пирожков!

– Марфа! Ну за что же сразу такая казнь… Ладно. Ставлю на последнего, кто остался в доме.

– На… – Марфа нахмурилась. – Так это Платон Аркадьевич, что ли?

– В сговоре с Лидией, конечно.

– И зачем им это? Чтобы выжить комсомольцев? Но они же вроде ладили…

– Нет, тут что-то другое. – Терешин нахмурился. – Знать бы еще, что именно…

– Ты меня совсем сбил с толку, – сказала Марфа жалобно. – А как это связано со смертью комиссарши?

– Никак. Выбрось ее из головы.

– Но ведь я видела, как топор ее убил – без чьей-то помощи. Витя! Если это не было чудо, что же это тогда?

– Поменьше бы ты болтала с отцом Даниилом о чудесах. У меня из-за этого могут быть неприятности.

– Знаешь, – сказала Марфа, и ее губы дрогнули, – я молюсь обо всех павших. И даже о той комиссарше, хотя все знают, что она расстреляла ни за что ни про что сына Пантелея, которому было всего 15. А ты… ты говоришь…