Валерия Вербинина - Подмосковная ночь

– Мы узнали, что у него был брат, который воевал за белых.

– Если он член партии, – сказал Опалин, – там наверняка знают об этом.

– Может быть, – пробормотал Глеб. – А если нет? Мне показалось, он скрывает, что…

Надвигалась гроза. Нет, не снаружи, а внутри дома – потому что, обернувшись, Опалин увидел в дверях подбоченившуюся бабу, и на лице ее пылала такая злоба, что на мгновение вооруженный помощник агента угрозыска страстно захотел оказаться где-нибудь в другом месте.

– Ах вы, свиньи!.. – проговорила она, качая головой. – Свиньи!

– Какое вы имеете право нас оскорблять? – возмутилась Дуня.

– Такое! Мы потеснились, вас к себе пустили… денег с вас не берем за постой! Жрете в три горла, твари, загадили все, – она метнула злобный взгляд на тазик, – второй день свое тряпье постирать не можешь… Так мало того, ты еще и сплетни слушаешь! Которые враги мужа моего про него распускают… Какой еще брат-беляк? – завизжала она. – У него один брат был, от тифа помер, закопали зимой, когда земля была как камень… Суки! Всем же известно, что его похоронили, нет, приперлась тут, гнида городская, воду мутить…

– Послушайте, – пробормотал Глеб, – нам жаль, что мы ошиблись… Но вы… Ругаться… зачем же?

– Мой муж к вам с добром, а вы на него доносы писать удумали? – заверещала баба, багровея. – Ругаюсь? Я? Так вот тебе!

И она плюнула в вытянутую физиономию комсомольца, после чего кинулась на городскую гостью, вцепилась ей в волосы и принялась от души ее тузить. Дуня завизжала и стала отбиваться, но против крепкой деревенской бабы у нее не было никаких шансов. Опалину позже было совестно вспоминать, что он не сразу кинулся разнимать женщин, но тут прибежал хозяин дома, и объединенными усилиями они растащили противниц. Плача и ругаясь, хозяйка объяснила мужу причины своего поведения. Дуня тихо всхлипывала в углу, Проскурин, который во время драки словно окаменел, стоял с ошеломленным видом.

– Пусть убираются отсюда! – крикнула хозяйка. – Не желаю их тут видеть…

Опалину стало тошно, и он улизнул. Во дворе он попрощался с Наденькой, отвязал лошадь и направился обратно в усадьбу. Ему было над чем подумать.

Перекусив на скорую руку, он заодно доел огурцы, которые ему презентовала Марфа, позвал Свешникова и велел запрячь лошадь и доставить его на станцию. Во дворе домика Терешина не было видно ни зловредной козы, ни громадной собаки. Постучав, Опалин вошел. Марфа, разбиравшая нитки, поглядела на него с удивлением.

– Здрасьте, – сказал Опалин. – Вот… Привез обратно банку. Спасибо за угощение.

– Надо же, живой, – протянула Марфа, с удивлением разглядывая его. – Значит, дом тебя не убил?

– Как он меня может убить? – сердито спросил Опалин.

– Как, как, да как он комиссаршу Стрелкову убил, – ответила Марфа и перекрестилась. – Я еще девочкой была, на моих глазах это все случилось. Она, значит, ворвалась со своим отрядом и стала кричать, что сейчас всем покажет. И тогда топор слетел со стены и ударил ее поперек горла. Представляешь? Никто к Стрелковой не подходил, не приближался даже. Она упала на пол, подергала ногами и померла.

Опалин почувствовал себя неуютно. Он считал, что нашел какой-никакой, но след. Кто-то был на кладбище и мог прихватить череп из осыпавшейся могилы, чтобы соорудить с его помощью лже-привидение и напугать жителей усадьбы; и опять ему приходится разбираться с чем-то, что попахивает сверхъестественным и что нельзя объяснить человеческой волей. Сделав над собой усилие, он спросил:

– Погоди, а что это был за топор? Почему он висел на стене?

– А я знаю? – отозвалась Марфа. – Я тебе говорю то, что я видела. Может, не топор, а что-то похожее, но лезвие ее секануло – вот так, – она даже подняла руку и на себе показала, как именно оно поразило комиссаршу. – Кровь хлестала… Ой, Витька ругаться будет, если узнает, – добавила она печально. – Он с меня слово взял, что я никому не стану об этом говорить.

– Почему?

– Он мне велел не болтать.

– Я понял, но почему?

– Так она же комиссарша была. С тачанкой ездила, порядок наводила. Ее знаешь как боялись все?

– Я о ней даже не слышал, – признался Опалин.

– Ну, если б ты тут жил, то слышал. Она много чего наворотила. И расстреливала, и…

– Послушай, – начал Иван, – сколько тебе было лет, когда ты все это видела?

– Мне-то? Четырнадцать. Хочешь сказать, я несмышленая совсем была? Не-а. Ее дом убил. И здесь все об этом знают. – Выражение ее лица изменилось, когда она подняла голову и посмотрела на кого-то, кто стоял позади собеседника.