Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

– Колдун – это Сергей Иванович Вережников? – спросил Опалин после паузы.

– Ну а кто же еще? Он, беспременно он.

– Он уехал из России в 16-м году. Хочешь сказать, что в гражданскую войну он вернулся?

– Конечно, вернулся. У него тут ценности были, и золотая посуда, и еще много чего. Столько добра! Как же его оставлять-то?

– И ты его видел?

– Я не видел, врать не буду. Но другие видели.

– Кто?

– Да много кто. Дядька мой, Зайцев, который коммунист теперь. Кузнец видел. Бабы видели…

– Так, так. А что там насчет золота? Забрал он его с собой или нет?

– Наверное, забрал, – сказал Кирюха, пожав плечами. – А может, не успел. Из усадьбы, знаешь, многое в то время растаскали… Правда, про золото я что-то не слыхал.

– Долго Сергей Иваныч тут был в тот раз?

– Не знаю. Он прятался.

– Так прятался, что его все видели?

– Ну не все, но его же знали хорошо. И потом, хоть он сто раз колдун, есть-пить ему надо? Спать где-то надо? Ну и вот…

– У кого он прятался?

– Не знаю.

– У священника?

– Э, нет! Отец Даниил его не одобрял.

– Тогда у кого?

– Не знаю.

– Зачем он выкопал мертвую Стрелкову?

– Он колдун. Он ее колдовством убил. Ему была нужна ее голова.

– Зачем?

– Колдовать.

Это было безнадежно. Едва Опалину казалось, что он стоит на более-менее твердой почве, как опять начиналась какая-нибудь чертовщина. Предположим, Сергей Иванович действительно вернулся, чтобы забрать кое-что из усадьбы. Мог ли он каким-то образом убить Стрелкову, которая волею судьбы оказалась у него на пути? Чутье подсказывало Опалину – мог, но дальше простиралась область тьмы, где царила черная магия, чародейство, с которым как-то была связана отрубленная у трупа голова, и вообще черт знает что. Если Сергей Иванович увез золотой сервиз, то что же искало в доме лже-привидение? Или в тот раз хозяин не смог найти того, что искал, и вернулся еще раз, чтобы попытать счастья? Опалин почувствовал, что голова у него вот-вот взорвется от вопросов.

– Нет никакого колдовства, – объявил он, насупившись.

– Как же нет, когда есть?

И тут Опалин не нашелся, что ответить. Видел же он летающий телескоп, который никак нельзя было объяснить с точки зрения здравого смысла.

– Ты у Пантелея живешь? – спросил Иван.

– Ага.

– Ладно. – Он махнул на Кирюху рукой. – Иди отсюда.

– Я могу идти?

– Иди, пока я не передумал, – проворчал Опалин.

Кирюха поднялся со стула, потоптался на месте и сделал попытку вылезть в окно.

– Куда лезешь, балда! – рявкнул на него Иван. – В дверь выходи, как все люди…

– Ага, – растерянно ответил Кирюха и двинулся к выходу. В коридоре он пару раз зацепился за веревки, которые протянул Опалин, и через минуту Иван услышал, как хлопнула входная дверь.

Он потер рукой лоб, посмотрел на многострадальную люстру, которая вроде бы не проявляла стремления свалиться на пол, и сел подальше от нее, за учительский стол. Там его и застал вернувшийся Платон Аркадьевич.

– Я убрал веревки из коридоров, – буркнул он, кладя их на стол перед Опалиным. – Выдумщик ты, Ваня…

Иван поднял глаза, и учителя поразило напряженное выражение его лица.

– Я-то, может, и выдумщик. А вот ты кто такой?

В кабинете повисло тягостное молчание.

– Ты про наган? – спросил Киселев, выдавив из себя подобие усмешки.

– Про все. Только не надо мне тут насчет непротивления разводить.

– Ладно, – решился Платон Аркадьевич. – Пошли, я тебе кое-что покажу.

Они прошли в комнату Киселева. Тот вытащил из угла небольшой сундучок, достал из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Опалину.

– На. Читай.

Иван поглядел на портрет лихого офицера – Льва Толстого, который со стены буравил его взглядом, развернул документ и углубился в чтение. Дойдя до конца, он внимательно посмотрел на своего собеседника и принялся читать снова, чтобы уяснить себе отдельные моменты. Бумага была выдана в Царицыне и подчеркивала выдающиеся качества красного командира Платона Аркадьевича Киселева, а внизу сбоку от печати красовалась подпись «И. Ст.».

– Значит, ты не учитель? – спросил Опалин.

– Почему? Учитель. Призвали меня на войну с немцами. Тогда ведь как думали: два-три месяца повоюем, и будем в Берлине. Все газеты так писали. – Платон Аркадьевич вздохнул. – Потом они другое писали, конечно… ну так продажным писакам их хлеб легко дается. Они-то в тепле сидели и не видели, как снаряды летят, как солдатиков на части разрывает… Хлебнул я, Ваня, в окопах такого, чего врагу не пожелаю. А война все идет. А мы все отступаем и отступаем. Варшаву сдали, Ригу сдали…