Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

– Вы что, с ума сошли? Показывать комедию после похорон товарища Ленина! Глеб, ну хоть ты должен понимать, что это совершенно немыслимо?

Тут Опалин почувствовал, что часть упреков сейчас рикошетом полетит в него, а так как у него не было настроения выслушивать претензии в свой адрес, он просто сбежал. Во дворе избы Пантелея какая-то баба выговаривала бедно одетому парню в драных лаптях, что он много жрет. Слыша ее визгливый голос, Иван разом вспомнил все, за что не любил деревню и все, что с ней связано. Он сам был родом из деревни, но редко вспоминал об этом, потому что ничего хорошего в этих воспоминаниях не было. И сам он давно считал себя городским человеком – не потому, что город был к нему добрее, а потому, что городская жизнь протекала на совсем другом уровне. Как бы тяжело и бедно ни приходилось ему, в городе было электричество, трамваи, газеты, больницы, библиотеки, полные книг. Город развивался, деревня стояла на месте. И здесь, в Николаевке, Опалин особенно остро чувствовал, что деревня враждебна городу – хотя по молодости он еще не понимал, во что это противостояние выльется через несколько лет.

Вернувшись в усадьбу, он проверил, на месте ли рапира, и, убедившись, что никто не трогал ее в его отсутствие, достал бечевку, позаимствованную у Терешина, и стал задумчиво смотреть на нее. Когда Лидия Константиновна позвала его ужинать, бечевку он проворно убрал, а за столом вел себя как обычно. После ужина Опалин удалился к себе и вскоре потушил свет.

На усадьбу опустилась ночь. Луна выплыла на небо; высыпали звезды. Поскрипывали кузнечики, в ветвях жасмина негромко щебетала ночная птица. Потом по земле побежала тень.

Она приблизилась к спящей усадьбе, обогнула ее и, заметив открытое в нижнем этаже окно, подтянулась на руках и забралась внутрь. Прошло несколько минут. Птица умолкла. Ночной ветер качнул ветви деревьев, листья зашептались, и в следующее мгновение страшный грохот сотряс дом.

Грохот повторился, перемежаясь истошными воплями, щедро сдобренными последними, а также предпоследними словами. Во флигеле Лидия Константиновна в ужасе подскочила на кровати и бросилась к окну, гадая, что происходит. У себя в комнате Платон Киселев спрыгнул с постели, схватил оружие, отодвинул засовы и бросился в коридор.

В потемках он споткнулся и упал раз, другой, но все же добрался до противоположного крыла дома, из которого шел шум. Дверь одной из классных комнат была распахнута настежь, и оттуда лился электрический свет. Внутри лежали в беспорядке столы и стулья, а посреди комнаты стоял с вдохновенным лицом Иван Опалин, грозя люстре из сверкающего браунинга. Присмотревшись, Платон Аркадьевич увидел, что на люстре сидит человек.

– Слезай! – заорал Опалин.

По правде говоря, к своему приказу он прибавил много энергичных выражений, не одобренных словарями, так что даже Киселев, который много чего успел в своей жизни наслушаться, поглядел на молодого человека с невольным уважением.

– Куда я слезу, – бубнил сверху ночной гость, – ты меня стрельнешь…

– Я в тебя и так выстрелить могу!

– Ой, мама, – простонал незнакомец и, судя по его движениям, попытался перебраться на потолок. Люстра закачалась. Это было большое, многоярусное сооружение из бронзы, явно висевшее тут с дореволюционных времен – и хотя, судя по всему, она могла выдержать вес некрупного человека, неизвестно было, на сколько еще хватит ее ресурса и не рухнет ли она под тяжестью примостившегося на ней беглеца.

Опалин обернулся к учителю, тотчас же приметил все странности – и то, что Платон Аркадьевич был полностью одет и не походил на человека, которого ночью неожиданно выдернули из постели, и то, какое оружие у него было в руке, и недобро усмехнулся.

– А! Непротивленец! Скажи-ка мне вот что: вы все, непротивленцы, с комиссарскими наганами ходите?

– На нем что, написано, что он комиссарский? – пробурчал учитель, убирая оружие. – Просто наган.

Он огляделся, задержавшись взглядом на бечевках, которые были там и сям растянуты под окнами и поперек прохода, и повернулся к Опалину.

– Твое? – спросил Платон Аркадьевич, потирая колено, которое начало ныть.

– Мое. Я ему ловушку устроил.

– Значит, у меня в коридоре тоже ты веревки протянул?

– Ну, я. – Опалин кивнул на люстру. – Ты его знаешь?

– Это Кирилл Снегирев, – сказал учитель. – Племянник Пантелея. Кирюха! Слезай, мы тебя узнали. Кончай валять дурака!