Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Видите ли, — наконец промямлила Екатерина Арсеньевна, — в балете все немного сложнее…

— Балетмейстер имеет право изменять танцы, сочинять новые и переставлять музыкальные номера, если сочтет нужным, — сердито проговорила Ляля, тряхнув косами. — Вообще «Лебединое озеро» считалось как бы женским балетом, но Палладий Андреевич хочет уравновесить главные партии, женскую и мужскую. Это я вам упрощенно объясняю, там все гораздо сложнее, конечно, в том числе и из-за Вольского, который вторые роли не танцует, а если и станцует, то так, что публика, кроме него, никого видеть не будет. Поэтому Палладий Андреевич и должен сделать так, чтобы все были довольны. И вообще балетмейстер — главный человек в спектакле.

— А как же исполнители? — не удержался Опалин.

— Ну что — исполнители? — пожала плечами хозяйка дома. — Конечно, от них многое зависит. Но, например, Седова ни одной вариации себе придумать не способна, все делает балетмейстер.

У Ивана уже голова шла кругом.

— Вариация — это танец, — сжалилась над ним Ляля.

— Ваш сын танцевал с Седовой? — наугад спросил у хозяйки Опалин.

Екатерина Арсеньевна поджала губы, и Иван понял, что допустил очередной промах.

— Так говорить не совсем корректно, — с явным неудовольствием промолвила Виноградова. — Они должны были выступать в одном спектакле.

— В «Лебедином озере», которое ставит Касьянов?

— Вы угадали, — с облегчением ответила хозяйка дома.

Итак, примерный юноша Павлик Виноградов отправился в театр, где у него состоялся класс, а потом репетиция «Лебединого озера», был где-то убит и через несколько часов в виде бездыханного тела попался на глаза оперуполномоченному Опалину и его спутнице. После чего труп загадочным образом исчез.

— Вы не знаете, ваш сын выходил из театра днем? — быстро спросил Иван. — Мог… ну я не знаю… пойти к какому-то знакомому или просто перекусить?

— В театре есть буфет, — с великолепным презрением ответила Екатерина Арсеньевна. — А к Володе Павлик в тот день не заходил.

— А кроме Володи у вашего сына не было друзей? Или девушки?

По выражению лица Виноградовой он сообразил, что допустил чудовищную бестактность.

— Какие странные вопросы вы задаете, — пробормотала Екатерина Арсеньевна. — Разумеется, у него не было девушки, потому что… потому что иначе я бы знала.

Ляля как-то странно покосилась на мать, но ничего не сказала. «Сестре что-то известно, — подумал Опалин. — Неплохая семья, и люди вроде хорошие, но… почему меня тянет уйти и никогда больше сюда не возвращаться?»

Он поглядел на дверь, которая вела в смежную комнату, и спросил:

— Там комната вашего сына? Мне нужно взглянуть.

— Это обязательно? — нервно спросила Екатерина Арсеньевна.

— Разумеется, поскольку я его ищу, — буркнул Опалин, поднимаясь с места. Но он не учел, с кем имеет дело.

— Могу вас заверить, что в комнате его нет, — едко отозвалась хозяйка.

Притворившись, что не заметил шпильки в свой адрес, Иван открыл дверь. Нигде ни соринки, все вычищено до блеска. Книжный шкаф, гардероб, довольно большая кровать, бюро, два стула с гнутыми ножками; на стенах — акварели в рамках. Почему-то уют здесь произвел на Ивана гнетущее впечатление — вероятно, потому, что он уже знал, что это комната покойника.

— Я бы не хотела… — начала Екатерина Арсеньевна, видя, как он один за другим выдвигает ящики бюро. — И что, собственно, вы хотите найти? — уже сердито спросила она.

— Ваш сын вел дневник?

— Нет.

— Кроме балета в его жизни были еще какие-то увлечения?

— Какой вы странный, — с упреком промолвила Екатерина Арсеньевна. — При чем тут увлечение, когда речь идет о призвании…

— Ну чем-то же еще он занимался?

— Любил читать книги, собирал марки. Этого достаточно?

— А в комсомоле он состоял?

— Разумеется.

Разговаривая с Виноградовой, Опалин быстро просматривал содержимое ящиков. Альбомы с марками, скрепки, старые конверты, какие-то тесемки, матерчатые туфли, причем явно сношенные, банка вазелина для волос и среди всего этого хлама — запрятанная на дно ящика фотографическая открытка. Балерина стоит на пуантах в томной позе, подпись — Ирина Седова. Перевернув открытку, Опалин увидел строчки, идущие наискось, с хорошо продуманной небрежностью: «Весь мир — театр. И. Седова, 22 февраля 1935».