Игорь Лебедев - Нотки кориандра

Гадалка заметно нервничала.

— Ну-ка, отойди-ка отсюда, милая, — указал ей выйти из-за стойки Свинцов, одновременно вынимая «Смит и Вессон» из лакированной кобуры.

Шептульский тут же ухватил Филомену за руку и оттащил в угол. Околоточный зашел за конторку и шаркнул ногой, сдвигая в сторону тканый коврик, на котором только что стояла хозяйка лавки. Под ним оказалась крышка люка с замком.

— Ключ, — потребовал Шептульский у гадалки.

Та без лишних слов положила в протянутую ладонь железку.

Кузьма Гурьевич опустился на колени и снял со скобы замок. Свинцов навел револьвер на люк и кивнул. Филер ухватился за кованную ручку и одним рывком откинул крышку, зажмурив глаза.

Никакой атаки снизу не последовало. Аккуратно заглянув вниз, Свинцов обнаружил на дне неглубокого подпола скрюченного человека, обмотанного веревками. Рот его был обвязан грязной тряпицей.

Встав на колено, Иван Данилыч ухватился за шиворот узника, одним мощным рывком поднял его наверх и усадил на край люка. Кузьма Гурьевич снял с несчастного повязку.

— Инженер Буевич, Иван Сигизмундович, — тут же затараторил господин, — служу на заводе «Сан-Галли», это на Лиговке.

— Вот те раз! — присвистнул Иван Данилович. — Это не ты ли нам батареи в третьем участке навешивал, Иван Сигизмундович?

— Так точно, ваше благородие, — мгновенно подтвердил Буевич. — По горизонтальной схеме, модель двухтрубная…

Чины полиции переглянулись: явление господина инженера из подпола лавки болгарской прорицательницы выглядело в высшей степени необычным и даже зловещим.

Улицы и переулки, прилегающие к Мариинскому театру, были забиты экипажами петербургской знати, желавшей оценить новое творение Петипа. Илья Алексеевич бросил извозчика на Офицерской и продолжил путь пешком.

Площадь, украшенная иллюминацией, гудела как улей. На фасаде театра трепетали сиамские флаги с изображением белых слонов. Непрерывным потоком подъезжали коляски, кареты, ландо и пролетки, увешанные мерцающими фонарями. Гости выбирались из экипажей, церемонно раскланивались и, переговариваясь, неспешно двигались к главному крыльцу, где, добавляя в атмосферу дух торжественного беспокойства, гарцевали конные жандармы. Особо важных гостей приветствовал при входе глава Дирекции императорских театров обер-гофмейстер Всеволжский.

В разных местах площади парадными истуканами красовались унтер-офицеры дворцовой полиции в мундирах цвета морской волны. Бестолковые городовые пытались как-то управлять хаотичным потоком транспорта, но, кажется, вносили еще больше сумятицы.

Уже прибыло несколько старомодных экипажей Конюшенного ведомства, доставивших кого-то из членов царской фамилии или министров. Один за другим прибывали пароконные посольские выезды с гербами на дверцах карет.

Ардов искал глазами Белоглазова или кого-то из сообщников. Он напряженно вглядывался в лица, пытаясь определить, от кого из присутствующих возможно ждать неприятностей. Звук конского ржания растекался перед взором оранжевыми пятнами и мешал обзору.

Илья Алексеевич задерживался на каждом лице не более одной-двух секунд — этого хватало, чтобы в памяти всплыл какой-нибудь дополнительный образ, связанный с изучаемой персоной: с кем-то сыщик имел личное сношение, кого-то узнавал по портретам в ежегодных календарях соответствующих ведомств, которые специально пролистывал в начале года, чтобы запоминать физиономии: управляющий Лабораторией разделения золота от серебра при Монетном Дворе горный инженер Музовский; пайщик резиновой мануфактуры купец Бузаратов; графиня Девиер; начальник Общего Архива Главного Штаба действительный статский советник Андронник Януарий Эдмондович; барон Медем Александр Христофорович из Департамента Герольдии Правительствующего Сената; директор Педагогического музея на Пантелемонской генерал-лейтенант Макаров Антон Силуанович; глава Департамента окладных сборов Экспедиции заготовления государственных бумаг Слободчиков Иван Дмитриевич; председатель Комиссии по составлению местных запретительных книг статский советник Маковский; хозяин гостиницы «Англiя» на Исакиевской Владислав Шмитц…

Строгие, выдержанные наряды представителей родовитой знати заметно отличались от пышных, кричащих туалетов богачей из низших сословий, слепивших друг другу глаза драгоценностями.