Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Все они выглядят нормально, — сказал я. — То есть невредимо.

На следующем снимке все уже сидели за столом. По обоим флангам от Катерины расположились мужчины: мистер Уилберг справа, полковник слева, и последний смотрел на нее с неприкрытым отвращением. Миссис Гренвиль сидела подле мужа, и рядом с ней был ее дедушка. Бетран сидел с другой стороны стола рядом с мистером Уилбергом, и во время сеанса ему, видимо, пришлось держать за руку Леонору. Самой ее, занятой аппаратом, в кадре не было.

На остальных фотографиях был запечатлен сам сеанс. Отснятые одна за другой в небольшой промежуток времени, они отличались ужасным освещением. Подсвеченные снизу, все лица казались призрачными: глазницы терялись за ярко высвеченными бровями, скулами и подбородками, которые будто бы парили в полной темноте.

В центре всех этих фотографий сияли огни свечей, которые становились все ярче и ярче на каждом последующем снимке, и чем больше света было в кадре, тем сильнее менялись лица, от возбужденных к искаженным ужасом. На последнем была эта жуткая ладонь.

— Это точно последний снимок? — спросил я.

— Да, — сказал Веджвуд. — Все пластинки, которые вы принесли, были пронумерованы. Хотя в ящике осталось место для еще одной.

— Видимо, это та, что вдребезги разбилась, когда упал аппарат, — сказал Макгрей. — Снимок, сделанный после вот этого. Я бы многое отдал, чтобы его увидеть…

На сей раз я разделял его любопытство. Я долго разглядывал фотографии, прежде чем снова заговорил.

— Ты думаешь, они умерли вскоре после этой фотографии?

— Ага. Смотри, где они сидят. Именно там, где их и нашли. Я думаю, они упали замертво буквально через минуту-другую.

Я покачал головой.

— Увы, версию с сердечными приступами мы исключили. А ведь эти фотографии могли бы убедить присяжных, что они перепугались до смерти.

— Да я сам чуть не умер от страха, когда это увидел, — признался Веджвуд, вытерев пот со лба тряпкой, от которой разило серой. И немедленно смылся, торопясь сбежать подальше от этих адских карточек.

— Хоть словечко кому скажешь, и ты труп ! — рыкнул Макгрей ему вслед.

Трудно сказать, сколько времени мы провели, изучая каждый снимок, в особенности тот, с устрашающей рукой.

По иронии, именно тишина заставила нас опомниться. Городские палаты опустели, и слышно было лишь, как изредка похрапывали собаки.

Не сводя глаз с карточек, Макгрей выпрямился.

— Иди домой, Фрей. С утра от тебя будет больше пользы, если ты выспишься.

Я отошел на пару шагов, все еще испытывая благоговейный ужас.

— Тебе бы тоже отдохнуть.

— Не, — сказал он, копаясь в ящике стола, из которого извлек увесистую лупу. — Мне надо все это хорошенько изучить…

Ничто не смогло бы сдвинуть его с этого места, вероятно, даже пожар в Городских палатах, так что там я его и оставил — согнувшегося над столом, уткнувшегося в фотографии.

Я прошел по пустым коридорам, шаги мои отдавались гулким эхом. Когда я вышел в морозную ночь, нервы все еще шалили — всякий раз, когда я моргал, в уличных тенях мне чудилась та жуткая длань.

В одном я был точно уверен — сегодня мне глаз не сомкнуть.

На следующий день все в Эдинбурге говорили только о суде.

Миссис Холт дала газетчикам язвительнейшие комментарии: в красках расписала свое жалкое обиталище, посетовала, что ее бедную малышку ждет голодная смерть, и пожаловалась, как бессердечно с ней обошелся инспектор полиции, чьего имени она не помнит, но у которого было девять пальцев. Заметку сопровождал рисунок, на котором она была изображена с младенцем на руках и выглядела, как горюющая Мадонна.

Газеты также объявили, что для полковника Гренвиля буду организованы военные похороны, которые состоятся в пятницу. Он и его жена будут погребены в семейном склепе при церкви Святого Кутберта, а остальные четверо будут захоронены на кладбище Грейндж, поближе к Морнингсайду. Однако тела всех усопших будут представлены во время грандиозной службы в соборе Святого Жиля, за которой последует траурная процессия. В последних строках газета призывала публику держаться от нее в стороне и проявить уважение к горю немногочисленных родственников погибших. Какая ирония, усмехнулся я. Эта заметка больше походила на прямое приглашение, созданное с одной лишь целью — еще больше раздразнить общественность.

Добравшись до Городских палат, я, как и ожидалось, встретил возле входа в здание небольшую толпу, которая взывала к правосудию для досточтимого полковника и требовала, чтобы мистеру Холту позволили вернуться к его дорогой жене.