Олег Петрович-Белкин - Настоат

Впрочем, может, убийца как раз ты, мой неуловимый, невидимый визави? Кто тебя знает! Тогда Дункан чист и оправдан, а ты, несомненно, сумеешь выйти сухим из воды, избежать наказания… Прискорбно! Надеюсь, ты добрый человек, а не волк в овечьей шкуре, Читатель!

– Деменцио, что вы там бормочете? С кем разговариваете? – прерывает мое Откровение Энлилль. – Ваша версия выглядит неправдоподобно. Дункан давно бы уже повесил убийство на вас или на кого-то другого, будь он искренне в этом заинтересован. А Йакиак – и вовсе божий одуванчик, «человек в футляре». Он резкого слова боится, недоброго взгляда – не то что поднять руку на своего ближнего… Никогда бы он на сие не решился!

– Вы плохо знаете природу смертных, Энлилль. Мы еще и не на такое способны!

– Насчет вас – я не сомневаюсь! А вот Йакиак, Дункан – вряд ли. И вообще – у меня есть другая версия: на нее я намекал много раз, а Настоату – озвучивал напрямую. Все циклично; история ходит по кругу, повторяясь снова и снова. Мы внутри замкнутой петли времени, у каждого она своя – у кого-то, например, у нас с вами и у Курфюрста, порочный круг длится веками и тысячелетиями, у других – лишь дни и недели. Думаю, Настоат из последних… Все эти петли накладываются, наслаиваются друг на друга, образуя безумные сочетания лиц и событий, – именно так и достигаются уникальность и самобытность истории. Это как атомы, которые, будучи одинаковыми и неотличимыми друг от друга, соединяясь во всевозможных комбинациях, порождают бесконечное многообразие телесного мира. Атомы – первоэлементы материи и пространства, а петли – мельчайшие, неделимые частицы времени, Хроноса. И все они вписаны в одну, Великую петлю времени, знаменующую собой начало и конец мироздания: огнем все началось, огнем и закончится.

Ну и теория! Увлекательно – я и сам на заре жизни верил в нечто подобное, да только потом отказался – слишком уж сложно, темно, непостижимо. Никаких рационалистических и эмпирических оснований!

– Архитектор, это уже не криминалистика, а теология, метафизика, богословие. Объясните попроще: кто на самом деле преступник?

– Если история циклична, то убийства будут повторяться вновь и вновь, и преступление для нас находится не в прошлом, а в будущем. Вполне вероятно, что сейчас убийца и сам догадывается, какое злодеяние совершит вскоре. Следовательно, душегубом может стать каждый, даже не подозревая об этом. Мы на всех парах несемся к убийству, и сейчас закладываются те самые предпосылки, которые неминуемо воплотятся в смерть нескольких человек – и в том числе девушки.

Я не верю собственным ушам! То, что я слышу, – чудовищно, неописуемо, беспросветно!

– Но, черт возьми, Энлилль, это жуткий, леденящий душу взгляд на окружающую реальность. Получается, речь идет о безысходности, неотвратимости, отсутствии свободы воли – и если преступление действительно свершится, то все мы – марионетки Судьбы, Города, Неизбежности…

– Не если, а когда! Поверьте, убийство свершится! Но и предотвратить его можно – правда, многое будет зависеть от действий самого преступника: коли обратится он к свету, все переменится, и петля будет разорвана. Спасение человека зависит от человека, а не от внешних, пускай и неодолимых, мнимо всесокрушающих факторов: «Вне зависимости от обстоятельств, времени и места, человек свободен избрать себя предателем или героем, трусом или победителем».

– И что теперь делать? Не расследовать преступление, а просто ждать, покуда мысль об убийстве придет кому-нибудь в голову?

– Все правильно, ждать и надеяться, ждать и молиться. Раскрыть дело уже не удастся, ибо настоящий убийца – Город, а кто конкретно будет его инструментом, преступником, исполнителем – не столь уж и важно.

Если бы эту версию выдвинул кто-то другой, я бы долго смеялся ему в лицо. Какая нелепая абстракция! Но Энлилль, Великий Архитектор… Он слишком мудр, чтобы игнорировать сказанное им Слово. Хотя, возможно, я до сих пор нахожусь в плену его незыблемого авторитета – и именно это детское, наивное благоговение мешает мне быть бесстрастным и объективным.

– Доктор, но тогда, исходя из ваших умозаключений, наиболее очевидный подозреваемый – это все-таки Настоат. Кроме него, никто более не терял память, а утрата воспоминаний – главное условие повторяемости убийства. Так ведь?

– А откуда вы знаете, что никто не терял память? Быть может, у преступника стерлись воспоминания лишь о моменте убийства, а не о всей предшествующей жизни. Вот вы, например, готовы поклясться, что помните все события предшествующих недель до последней секунды? Есть немалая вероятность, что вы и убили, а потом, повинуясь неумолимому порядку вещей, позабыли об этом. То же самое, кстати, можно сказать и про меня – да и про любого другого героя нашего печального нарратива.