Олег Петрович-Белкин - Настоат

Понятия не имею, о чем он говорит! Наверное, совсем спятил. Оборачиваюсь на Настоата – его уже нет, растворился в тумане. Ушел, не попрощавшись. Пожалуй, так даже лучше.

С трудом забираюсь в высокую лодку. Спасаюсь на ковчеге – какая ирония!

Ну вот и все, приключение окочено. В ледяной замок я больше ни ногой, мне тут явно не рады. Ну его к черту, этого Настоата! Даже по моим меркам он – буйнопомешанный психопат и кровопийца.

Скорее бы домой! Доберусь до дворца, выпью горячего облепихового чая, обсохну, обогреюсь возле камина – и вперед, к Великому Архитектору.

Близится апофеоз дня: четвертая метаморфоза.

Metamorphosis Quarta et Ultima. Legio nomen mihi est [71] Метаморфоза четвертая, и последняя. Имя мне – Легион (лат.) .

– Здравствуй, старый друг! – Я стою перед доктором, всматриваясь в его усталое, поросшее щетиной лицо. – Совсем вы себя запустили: поседели, потолстели; такое ощущение, что утратили вкус к жизни. Не таким надеялся я вас увидеть – а деятельным, энергичным, полным сил, искрящимся дерзким задором. Таким же, как я… Что с вами стало?

Я в самом сердце Больницы – добраться сюда было непросто. Анфилада залов, роскошные фрески, потолок, возносящийся к звездам, – завораживающее, восхитительное место! Наверное, я хотел бы здесь поселиться, но путь во внутренние покои, мне, конечно, заказан… Аромат мирры, эфирных масел, музыка небесных сфер, магнификаты – все это напоминает о прошлом. Зеркальные стены, покрытые амальгамой, отражаются друг от друга, создавая ощущение бесконечности, портала в иную, более светлую и счастливую реальность. Суперсимметрия – мне ее не хватает…

Сбоку, вдали – тесная каморка Энлилля, но туда он меня, естественно, не пригласит и не впустит. Настоат был внутри, ему можно – а я, видимо, не достоин… Я – сирота этой Вселенной, отринутый всеми, брошенный, ненавидимый, позабытый. И даже старые знакомые не спешат признать во мне человека.

– Кто вы? – Голос доктора звучит сипло, едва слышно. – Мы разве знакомы?

– Не узнаете? Да, я изменился, возмужал; а может, наоборот, постарел – смотря что́ брать за точку отсчета. Впрочем, последнее – вряд ли: я в самом расцвете сил, молод, силен и успешен. Позвольте представиться: Деменцио Урсус, Почетный Инноватор и Первый советник Курфюрста. Я – тот, кто повинен в смерти вашего Сына.

В глазах Энлилля блестят слезы.

– Зачем пожаловали? Поиздеваться?

Хочу обнять его и утешить – но он не поймет. Слишком многое лежит между нами.

– Нет, что вы! Злорадство мне чуждо… Наоборот, пришел извиниться и выполнить поручение Государя. Он искренне раскаивается в том, что произошло в момент его воцарения. Мне тоже жаль – но вам стоит понять: смерть Ноэля Майтреа была неизбежна. Я должен был его уничтожить; он был опаснейшим конкурентом – не только мне, но и вам, между прочим. А Курфюрст вообще имел к этому отдаленное отношение – я его заставил, вынудил, запугал. Так было нужно… Поймите, я сделал великое одолжение – без гибели Ноэля не было бы ни вас, ни меня: его творческий завет затмил бы обоих, а это – равносильно небытию. И наоборот: своим преступлением я обессмертил и ваше, и мое, и, как ни странно, Его имя. Вот почему, возвратившись в прошлое, я поступил бы в точности так же…

Энлилль, мне кажется, вы до сих пор меня не признали – оттого и не улавливаете суть сказанного мною. Приглядитесь. Кто стоит перед вами? Не бойтесь – произнесите мое имя!

Доктор смотрит на меня с непониманием и нескрываемой злостью. Не беда – ему никогда не постичь мотивов моих действий.

– Вы уже представились: Деменцио Урсус; я наслышан – второе лицо в государстве. Чего вы от меня хотите? Что здесь забыли? Эти покои священны – они не предназначены для вашего посещения.

– Я уже сказал: меня прислал Курфюрст – хочет облегчить себе душу. Он скончается со дня на день, и ваше прощение позволит ему спокойно уйти из этого мира…

– Наивный! – Энлилль смеется сквозь слезы. – Из этого мира не дано уйти никому; мы заперты в нем: «Умрешь – начнешь опять сначала, и повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь»… Но если дело только в моем прощении – передайте ему, что оно даровано. Если он искренне раскаивается, то кто я таков, чтобы отказывать страждущему в душевном покое? – Доктор переминается с ноги на ногу. – Это все? Если да, то ступайте – я вас более не задерживаю!

Нет, Энлилль! Нам предстоит долгий, изнурительный разговор – обо всем и ни о чем конкретно.