Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

В Москву приехали по темноте. Сначала я, по старой привычке, пытался запомнить дорогу, потом запутался в поворотах и переулках; где-то между Пятницкой и Новокузнецкой, в тёмном и тесном дворе, пахнущем кошками, при свете фар мы перенесли статую из машины в помещение на первом этаже, пустое, гулкое и холодное. Тащили, разумеется, мы с Читарем, но Ворошилов тоже участвовал: открывал и придерживал многочисленные скрипучие двери.

– Это будет мастерская, – сказал он. – Света пока нет, отключён. Но зато есть документы на аренду. Пришлось схлестнуться с одним торгашом, он тут хотел делать магазин, даже угрожал. Но я надавил через мэрию, и ещё нажаловался в Архнадзор. Торгаш хотел прорубать выход на улицу, а здание – памятник архитектуры, стены и фасад трогать запрещено. И между прочим, там в стену с фасада вделана старая икона, Святая Параскева Пятница, можете пойти, посмотреть. Короче, господа, привыкайте, тут будут ваши рабочие места. Дайте мне три дня, чтоб я тут всё привёл в порядок, и можете приступать.

Мы с Читарем из вежливости походили, осмотрелись, переглянулись – и распрощались.

Ворошилов предложил подвезти нас до метро, но Читарь ответил, что у него после шестичасовой поездки затекли ноги.

Зашагали прочь по щербатому тротуару, мимо ярко освещённых дверей коммерческих магазинчиков. Редкие прохожие обходили нас стороной. Пусть и бедно одетые, но мы выглядели спокойными, укоренёнными в реальности, – а вокруг всё источало тревогу, психопатическую дурь. Пролетали мимо ржавые “Мерседесы”, осёдланные коротко стриженными разбойниками. Нищие побирушки прижимались к стенам. Доступные женщины в сетчатых колготках улыбались накрашенными ртами.

– Блажь это всё, – сказал мне Читарь. – Его куда-то не в ту сторону понесло. Зачем нам мастерская в центре Москвы? Наше дело – тайное. Придётся его как-то переубеждать.

– Деньги, – ответил я. – Он любит деньги.

Читарь засмеялся.

– А то я не знаю, – сказал он. – Откуда у научного работника такая машина, как ты думаешь? Я плачу ему николаевскими золотыми червонцами, он носит их к барыгам и меняет на доллары. Всё, что у него есть, взято из моего кармана.

– А девку разглядел? – спросил я.

– Девка как девка, – ответил Читарь. – Таких девок сейчас полно. Она его ученица и любовница. Ворошилов уже две статьи напечатал, где она значится соавтором. В науке так принято.

– А если он ей про нас рассказал?

– Рассказать – не показать. Люди словам не верят. Люди верят, только если глазами увидят и руками потрогают. Так уж они устроены. – Читарь грустно улыбнулся. – Были времена – они верили в снежного человека, искали его, книги писали про него. Жизни свои на это тратили. Людям нужны сказки. Вчера – снежный человек, сегодня деревянный человек, завтра будет железный человек, – главное, чтобы можно было на этом самоутвердиться, а в идеале ещё и разбогатеть.

Я остановился, взял Читаря за плечо, развернул к себе.

– Слушай, – сказал. – В этой мастерской все двери – деревянные, замки – несерьёзные, а во дворе нет фонаря, темнота. Можем хоть завтра ночью зайти. Я двери просто ногой вышибу, и мы заберём нашего брата, и увезём. Ворошилов – хороший мужик, сильный, деньги любит – это тоже хорошо. С такими проще иметь дело. Но ты же понимаешь, что он – безбожник? Он не живёт в духе. Пусть он ищет наших, потом отдаёт нам – и забывает, и дальше ищет. Мы заберём фигуру, он будет недоволен – но переживёт.

Читарь выслушал, кивнул, – к сказанному отнёсся серьёзно. Даже погладил меня по голове – думал, что я волнуюсь, что я в гневе.

– Братик, – сказал Читарь, – не предлагай мне такого больше. Мы разве воры? Мы святые образа! Разве мы можем злодействовать? Стыдись, Антип, тебе двести семьдесят лет. Люди живут страстями, умей их прощать. Когда мы соединимся с ними, мы станем как они. Страсти управляют живыми, страсти ведут их от колыбели до смерти. Хочешь быть человеком?

– Как и ты, – ответил я. – Как и все мы.

– Тогда привыкай, брат, – сказал Читарь. – Привыкай.

Мы расстались, я уехал на Киевский вокзал, Читарь – на Белорусский.

Мастерскую Ворошилова я больше не посещал. Куда подевался истукан, вывезенный нами из села Дальнего, – так и не узнал. Возможно, его подновил какой-то другой реставратор. Возможно, его, восстановленного, ярко раскрашенного, продали во Францию, или в Америку, в коллекцию какого-нибудь богатого чудака, за пять тысяч баксов, или за семь.

Я не задавал вопросов. Было очевидно, что для продвижения карьеры Ворошилову требуются деревянные фигуры – как доказательство успешного результата, и не одна или две – может быть, десяток. То есть мы, истуканы, должны были пожертвовать несколькими нашими сородичами, чтобы Ворошилов продолжал поиски.