Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Я разорвал плёнку, обнажил скульптуру.

Елена обошла кругом. Её взгляд потеплел. Потрогала, постучала длинным холёным ногтем.

– Лиственница, – объяснил я. – Если по кольцам считать – больше восьмидесяти лет. Я пришлю фотографии поперечного среза. Меч и город делать не стал, – обычно у таких скульптур руки обломаны.

– Ты сделал его за пять дней? – спросила Елена.

Я кивнул.

– Да он и за три дня может, – энергично заявил Щепа. – Он в этом деле лучший.

– А по нему видно, – сказала Мара.

Подошла, протянула руку и погладила меня по щеке. Прикосновение было нежным, коротким, пальцы – сухие и прохладные.

– Ответь мне… Ты когда-нибудь думал – о будущем?

– Мне пора, – сказал я, игнорируя вопрос. – Если претензий к работе нет, тогда – до свидания.

– Подожди, – попросила Мара. – Давай поговорим. Твой друг умирает. Его жалко, но и тебя тоже жалко… Других друзей у тебя нет. Как будешь жить? С кем будешь советоваться? Тебе сказали, что ты часть народа, – а где этот народ так называемый?

– Всюду, – ответил я.

– Ты прожил триста лет – сколько истуканов ты видел? Десятерых?

– Кого надо, тех и видел.

Она вытянула из клубка нитку и стала наматывать на палец; смотрела снисходительно, синие глаза зажглись.

– А кто решил, чего тебе – надо, а чего – не надо? Может, твой дружок-книжник тебя обманывал? Ты восстанавливал старые скульптуры, они поднимались и уходили, исчезали из твоей жизни, – и что? А если тебе не будут привозить новых недвижных братьев? Что ты будешь делать?

За окном послышался истошный, с хриплым захлёбом, собачий лай и женский голос, мягко увещевавший животину.

Елена снова сложила руки на груди.

– Новых не привезут, – сухо сказала она. – Найдены все, кого можно найти. Всё кончилось. Я не отыскала ни одной скульптуры за последние пять лет. И Пётр, когда был жив, говорил то же самое. И, конечно, деревянных людей – не десять тысяч, и даже не тысяча. От силы несколько сотен.

– Вот, – сказала мне Мара, – а ты что думаешь?

– Ничего.

Она то натягивала, то ослабляла нить. Когда ослабляла – нить сама собой закручивалась в жгут.

– Послушай… – глаза разгорались всё жарче, – а ведь ты – лучший из нас. Ты умеешь делать всё. И воровать, и создавать… И любовь в тебе есть, и гнев тоже есть. Теперь посмотри на нас. Разве ты не видишь, что мы и есть – твой народ?

– Он конкретный мужик, – сказал Щепа. – Ему надо объяснять по существу вопроса. Смотри на меня, – велел он мне, делая бесцеремонный жест, – и слушай. Ты переезжаешь в Москву. Вместе с дочерью. Мы покупаем тебе квартиру. Меняешь номер телефона. Если тебя найдёт Можайский – посылаешь его подальше. Работать будешь в этой мастерской. Зарплата – очень достойная. Никаких новых истуканов больше поднимать не будешь. Сделаешь вот таких фигурок, – он показал на статую Николая, – штук пять, разных. Лена напишет докторский диссер. Потом она будет деканом факультета, потом – ректором. Потом, если повезёт, дойдём и до министерства культуры…

Собака за окном продолжала брехать.

– А зачем вам министерство культуры? – спросил я. – Давайте уже сразу в Кремль. В администрацию президента. Чего мелочиться?

Щепа нахмурился и развёл руками.

– Туда трудно зайти, – сказал он с сожалением. – Там одни силовики, МВД, ФСБ, регулярные медицинские осмотры. Но однажды и про Кремль подумаем, почему нет? Главное – будь рядом с нами. И не нужно тебе искать новых деревянных буратин, не нужно их поднимать. Не нужно этого. Мы – уникальные, нас должно быть мало. И мы не будем прятаться! Наоборот, будем подниматься! Мы не спим, не едим, не стареем, лично я – всегда бодрый и весёлый, и у ме- ня стояк, круглосуточный… Наши девушки подтвердят…

– Заткнись, – сказала Елена.

– Короче, – невозмутимо продолжал Щепа, – надо по максимуму использовать наши преимущества. Со временем к нам подтянутся другие. Пока нас – трое, или – четверо, если вместе с тобой…

– Нет, – перебил я, – не вместе со мной. Я знаю гораздо больше вас. Мой друг, Читарь, который сейчас лежит и умирает, – он прочитал все книги, исходил всю землю, и он мне многое рассказал. Вы – не первые раскольники, до вас и другие были. Почти все они рано или поздно кончали с собой, через самосожжение. Пока истукан живёт для других, пока он исполняет долг, – его хранит Невма, но когда он начинает грести под себя, подличать, – он лишается защиты. Бывали раскольники, еретики, которые поднимались высоко, а потом – просто исчезали в никуда, пропадали бесследно. Бывали такие, кто возвращался к своему народу с покаянной головой. А бывали ещё случаи, про которые я вам не скажу. – Я посмотрел на Мару: она слушала, играясь со своей ниткой и на меня не глядя. – Вы не знаете ничего. Триста лет назад в России одних только монастырей было шестьсот с лишним, и в каждом монастыре сидел монах-резчик, делавший круглые изваяния. Сколько нас – это тайна. И когда будет посчитано точное количество – никто не знает. Мы – народ; а для народа триста лет – ничто. Должно пройти ещё время, пока мы окрепнем, пока поймём, как жить дальше. Много всего могу я вам рассказать, но не расскажу, потому что вы мне не друзья. Держитесь от меня как можно дальше. Особенно от моего ребёнка.