Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Утром ударил мороз. Пришли трое красных, незнакомых, с угрюмыми и обветренными лицами, в длинных кавалерийских шинелях, двое с винтовками, третий, главный, с маузером в деревянной кобуре. Впустил их в дом. Главный оглядел меня с ног до головы и представился:

– Особоуполномоченный Звонов. Документ есть?

Я показал паспорт.

– Говорят, ты плотник.

Я кивнул.

Проснулась Маруся – и решила, конечно, что это пришли за ней. Честно сказать, и я тоже так решил сначала. Маруся подобрала колени к груди, прижалась спиной к стене. Но особоуполномоченный посмотрел на неё без интереса.

– Батраков имеешь? – спросил он меня.

– Нет.

– А машины? Сеялку, мельницу? Говори сразу, если найдём – хуже будет.

– Куда же хуже, – сказал я. – Ничего нет, не ищи. Ни муки, ни зерна, ни картошки.

– Ладно. Одевайся, с нами идёшь. И не боись, не тронем.

– Куда это? – ломким голосом крикнула Маруся, прижимая одеяло к груди. – Куда вы его?

– Спокойно, гражданочка, – сказал особоуполномоченный. – Вскорости вернём твоего мужика. К нему вопросов пока нет.

– Ага, – не отставала Маруся, – вы все так говорите! А ну мандат покажь!

– Не ори, – велел я ей. – Разберутся и отпустят.

– Это быстро, – успокоил особоуполномоченный, явно привыкший к женским крикам. – До церкви дойдём – и сразу назад.

– Так закрыта ж церковь, – сказал я.

– Не болтай, дядя, шевелись.

Я не стал возражать: судя по взглядам, эти люди стреляли чаще, чем ходили по малой нужде.

У одного из тех, кто был с винтовкой, из-за пояса торчал топорик.

Прошли мимо деревни, к кладбищу и храму.

Всю утварь из храма вынесли ещё месяц назад. Настоятель, отец Сергий, старый и всегда тихий, тут разбушевался, проклял антихристов всеми проклятиями, которые помнил, и в тот же день его хватил удар. С тех пор он лежал дома под присмотром матушки.

На дверях храма висел замок, а над ним прилеплена листовка:

ЦЕРКОВНОЕ ЗОЛОТО – ГОЛОДАЮЩИМ ПОВОЛЖЬЯ!

Особоуполномоченный сдёрнул с руки засаленную овчинную рукавицу – ладонь была искалечена, трёх пальцев не хватало, – вытащил из кармана ключ, повернулся ко мне.

– Такое дело, гражданин. Драгоценные металлы из этой церкви мы давно изъяли, согласно декрета ВЦИК. Но стало известно, что осталась мебель из дорогого дерева. Нам сказали, ты в деревне первый специалист насчёт дерева. Сейчас зайдём, покажешь нам, какое дерево ценное, какое нет. Потом пойдёшь домой.

Он отдал ключ второму, и тот стал отмыкать замок.

Я покачал головой.

– Нет, комиссар. Извини, не буду.

Особоуполномоченный удивился.

– Как так – не будешь? Ты вроде сознательный.

– Я верующий.

– Ну и что ж, что верующий? Домой вернёшься – помолишься. Хоть лоб себе разбей. А щас давай, выполняй. Твоя баба про мандат шумела – имей в виду, мандат есть.

Тот, что был с топором, распахнул двери и встал рядом, дожидаясь.

– Заходь, – приказал особоуполномоченный.

Я шагнул, но только один раз. Ноги не подчинялись. Из дверей надвинулась тьма, погладила по лицу, дохнула смертной стужей.

– Не могу.

Второй с винтовкой толкнул меня в спину.

– Давай, не дрейфь! Что ты тут был – никто не узнает.

Собрав все силы, я сделал шаг, и второй. Переступил порог. Меня ещё раз толкнули в спину и что-то сказали, но я не слышал, в ушах свистело, и дрожь пробегала по телу волнами, и перед глазами взрывались синие искры. Рванулся назад, сильно оттолкнул спиной шедших сзади, выскочил под небо.

– Нет… Нет!

Особоуполномоченный от толчка едва не упал. Его глаза стали белыми от гнева.

– Ты чего, а? Психический?

Мои зубы стучали.

– Ваньку не валяй! Заходи!

Тот, что был с топором, ухмыльнулся.

Мой дух – всегда столь крепкий, всегда переполнявший меня – исчез, сделал меня пустым; я стал пятиться, помимо воли, отходя от дверей дальше и дальше.

– В бога душу мать! – заорал особоуполномоченный, как будто поднимал в атаку кавалерийский полк. – А ну, стой!

И выхватил из кобуры маузер.

Двое других бросились ко мне. Ударили прикладом в грудь, я упал.

– Вставай!

Сквозь гул и свист услышал женский визг.

Подбежавшая Маруся вцепилась в стоящего надо мной, повисла на занесённой руке.

– Не трожь, паскуда! Глотку перегрызу!

Одетая в мой зипун, в мои валенки, расхристанная, с красным лицом, в облаке пара от разгорячённого тела, – вцепилась рукой в лицо того, кто был с топориком; тот закричал от боли и неожиданности.

Грохнул выстрел.

Снялись с веток, закружились вороны.