Борис Акунин - Нефритовые четки

Перед тем как исчезнуть, протелефонирую-ка я в полицию, что в замок забрались взломщики. Так что не советую вам здесь задерживаться».

Записку вслух читал я. Её содержание меня ошарашило, и моё чтение было совершенно механическим – я просто проговаривал то, что видели глаза. Закончив, прочёл ещё раз, уже про себя, чтобы вникнуть.

В тесной каморке, откуда (при нашей помощи!) были похищены сокровища рода дез Эссаров, воцарилось тягостное молчание.

– Проклятье! – промямлил я. – Он всё-таки перехитрил нас. Владелец замка, настоящий дез Эссар, не знает нот, на память не надеется, вот и записал очерёдность нажатия клавиш в блокнот. А мы помогли Люпену разгадать этот шифр!

На лице Холмса застыла странная улыбка, показавшаяся мне похожей на нервную гримасу.

– Что вы думаете об Арсене Люпене теперь, сэр? – спросил он Фандорина.

Русский сыщик, не наделённый британской сдержанностью, ударил кулаком по каменной стене, с которой посыпались крошки.

– Это понятно, – кивнул Холмс. – Ну, а если сформулировать словами?

Фандорин взял себя в руки.

– Хм. – Откашлялся. – П-попробую. Мы оба ошиблись в своих предположениях. Это раз. Я зря исключил из числа подозреваемых папашу с дочкой, а вы ошибочно сочли дез Эссара и Боско одним человеком. То, что они ни разу не появились перед нами одновременно, объясняется просто: один должен был постоянно сидеть в подвале и подслушивать, о чём мы разговариваем… Второе: Люпен – не такой жестокий мерзавец, как мне представлялось. Очень изобретателен, нахален. Но, как говорят у нас в России, даже на старую леди по временам находит затмение. И это третье. Люпен не предвидел двух обстоятельств. Что Боско пожадничает и захочет забрать себе из мешка сорок тысяч. И что сибирские охотники научили меня расставлять силки. Хоть г-главарь и скрылся с добычей, но его помощники у нас в руках…

Внезапно русский изменился в лице.

– Чёрт! Барышня… Маса!

Он так рванулся с места, что чуть не сшиб меня с ног.

…Однако довольно рассуждать о Пустоте и Черноте, куда погружается душа, разлучённая с рассудком. Эта материя слишком сложна и малоизучена, чтобы высказывать на сей счёт какое-либо определённое суждение. К тому же я вспомнил наставление сенсея: в финале истории всякие отклонения недопустимы.

Когда моя душа воссоединилась с рассудком, я обнаружил, что лежу на каменных плитах близ башни, мои волосы пересыпаны землёй, с уха свисает стебель цветка, а вокруг рассыпаны глиняные черепки. Макушка мокра от крови, и там вылезла довольно большая шишка.

Хотя мысли мои ещё не вполне пришли в должный порядок, а голова сильно болела, я вычислил, что произошло.

Госпожа Дэзу неосторожно задела цветочный горшок, он упал на меня, и я на время лишился чувств. Судя по количеству снега, успевшему упасть на одежду, я пролежал так не долее десяти минут.

Первым делом я выглянул, чтобы проверить, как там пленник.

Увы, он исчез! На снегу валялись лишь обрывки сети, две цепочки следов – одни мужские, другие женские – вели в обход дома.

Охваченный ужасом, я побежал туда же.

О горе! Второго разбойника на месте тоже не оказалось. Судя по следам, его уволокли по снегу в сторону оврага.

Я побежал вдогонку со всех ног.

Съехал вниз по крутому склону, продираясь сквозь голые кусты. Перепрыгнул через равнодушно журчащий ручеёк. Вскарабкался на ту сторону.

За оврагом шла каменная стена высотой в шесть или семь сяку.

В два счёта я влез на неё.

И чуть не заплакал.

На мостовой, присыпанной снегом, лежала кучка конского навоза, да виднелись следы колёс. Здесь преступников поджидал экипаж…

Я не сумел выполнить свой долг!

Плохо помню, как брёл обратно. Слёзы застилали мне глаза. Что я скажу господину? Из-за глупого вассала он потеряет лицо перед Шерлоком Холмсом…

С господином и обоими англичанами я столкнулся на полпути в библиотеку.

Осветив меня фонарём (электричество по-прежнему не горело), Фандорин-доно спросил:

– У тебя на лице кровь. Что случилось?

Я объяснил по-японски, глухим от стыда голосом. Господин перевёл, и наступило скорбное молчание. Подниматься в башню теперь было незачем.

– Хуже всего то, что у Люпена есть свой биограф, – уныло сказал Уотсон-сенсей. – Представляю, в каком свете он всех нас выставит. Над Шерлоком Холмсом станет потешаться вся Европа…

Мне, как говорят в России, было плюнуть на Шерлока Холмса, но мысль о том, что посмешищем может стать мой господин, привела меня в отчаяние. Ведь виноват в этом я!