Валерия Вербинина - Тайны Баден-Бадена

У Михаила сжалось сердце. Он отлично знал, что самые выигрышные тексты ставились в начало и конец года, в худшем случае — весной, а летние выпуски считались уделом неудачников. Ему захотелось немедленно встать и уйти, и удержало его только то соображение, что он еще не расплатился с кельнером за мороженое.

— Если не секрет, кого вы предполагаете вывести героем? — спросил редактор.

Авилов собрался с мыслями.

— Это… э… молодой человек. Разочарованный в жизни, и…

Он оборвал себя на полуслове, потому что по лицу Тихменёва прочел, что тот уже встречал в рукописях сотни, а может быть, тысячи разочарованных молодых людей, и тот, которого ему мог предложить Михаил, уже ничем не мог бы удивить или хотя бы заинтересовать Платона Афанасьевича.

— Но я еще буду думать, — поспешно прибавил писатель и возненавидел себя за эту фразу. — Может быть, получится и повесть.

Тихменёв удовлетворенно кивнул и вызвал кельнера, чтобы расплатиться. Народу в кафе заметно прибавилось, почти все столики были заняты, и между ними ходила хорошенькая белокурая цветочница и продавала цветы. Она стрельнула глазками в сторону Авилова, но улыбнулась Тихменёву, потому что он был лучше одет и раньше покупал у нее цветы. Именно в это мгновение Михаил окончательно убедился, что мир несправедлив и что рассчитывать на какое бы то ни было снисхождение с его стороны абсолютно бесполезно.

Разговор с Тихменёвым оставил у молодого человека неприятное послевкусие, и чем больше Авилов думал о нем, тем сильнее раздражался. По всегдашней писательской привычке к самокопанию Михаил попытался определить, что именно вызвало его раздражение. Нет, не пренебрежение к его писательскому таланту больше всего возмутило Авилова и не брошенный вскользь совет написать повесть, которая, если повезет, пойдет затычкой в летний номер. На самом деле Михаила злила легкость, с которой Тихменёв распоряжался делами журнала, разъезжал по Европе, строчил статьи на самые выигрышные темы и между делом успевал еще пообщаться с Тургеневым, Гончаровым и Герценом.

«А ведь, если хорошенько вдуматься, он просто хам, — размышлял писатель, нахохлившись. — Дважды я встречался с ним здесь, в Бадене, мы обсуждали самых разных людей, но ни о ком из них он не сказал ни единого доброго слова. Как он расшаркивался перед графиней Вильде в прошлый раз, а едва она удалилась, тотчас же ославил ее сплетницей, лукавой и недалекой женщиной. И сейчас — что он наговорил об Иване Сергеевиче, да и о других тоже! Уши вянут… а ведь, пожалуй, он напишет о них воспоминания, когда они умрут, и процитирует каждый клочок, который они ему присылали. Тьфу!»

Отведя таким образом душу, Михаил задумался о том, чем ему теперь заняться. Можно было пойти в соседнюю читальню Маркса, которая получала большое количество газет, включая российские. Можно было отправиться на прогулку — к Старому замку, или по Лихтенталевской аллее, или вдоль берега недоразумения, которое здесь зовется рекой. Наконец, можно было просто махнуть на все рукой и вернуться в Оттерсвайер. Из Бадена туда обычно добирались по железной дороге, но Михаил, которого обстоятельства вынуждали экономить, предпочитал не тратить двадцать семь крейцеров на билет третьего класса и ходил пешком.

«А может быть…»

Он не стал додумывать мысль, которая уже не первый раз приходила ему в голову. Знаменитая баденская рулетка располагалась в одном здании с кафе Вебера — знаменитом Conversation, без визита в которое не обходился ни один приезжающий. Центральная часть обнаруживала претензию выглядеть как дворец и была украшена коринфскими колоннами, но лепящиеся к ней с обеих сторон длинные безвкусные пристройки портили все впечатление. Внутри, кроме казино, располагались залы для собраний, ресторан, читальня и книжный магазин. Залы, которые путеводитель по Бадену упорно именовал салонами, были обставлены мебелью во французском вкусе, украшены росписью и освещались огромными люстрами, подвешенными на цепях; но, если говорить начистоту, мало кого интересовало, что Оффенбах [15] Жак Оффенбах (1819–1880) — французский композитор, автор оперетт. давал импровизированные концерты в салоне Цветов или что расписные панно были привезены сюда из Парижа, потому что большинство посетителей привлекало только казино. Михаил уже не раз переступал его порог и наблюдал за игрой, но что-то удерживало его от того, чтобы самому решиться на ставку. Возможно, ему претила сама атмосфера игорного дома, выражение лиц игроков, зачарованных скачущим по цифрам шариком, который мог любому принести состояние или, напротив, разорить вчистую. Он говорил себе, что многие писатели были азартны и в игре даже черпали вдохновение; что там, где все эмоции так обнажены, он может сделать немало любопытных наблюдений; но, странное дело, покидая казино, он ощущал облегчение и одновременно — отвращение к людям, которые оставались в зале, до последнего надеясь урвать хоть что-нибудь.