Александр Арсаньев: Рождественский подарок

Темнело, метель мела все сильнее, и не было видно никакого просвета. Я проследил за его взглядом, мне казалось, что снег чертил на стекле изломанные кресты. Они напоминали мне розенкрейцеровские символы… Во всем виделись мне дурные знаки, и я должен был признать, что становлюсь суевернее моей индианки.

– Ну… – задумался Титов. – Это что-то вроде наших священников, объезжающих после рождественской обедни со своим причтом приход для христославства.

– Но у нашего-то брахмана только один слуга, – неожиданно заметил Кинрю.

– Это вы верно, господин японец, подметили, – поддакнул Гродецкий.

Тогда в разговор наконец-то вмешалась Мира:

– Хотар, адхварью, брахман и удгатар – это четыре главных жреца – исполнители основных ведийских жертвоприношений, – пояснила она.

– Фи, как некрасиво! – досадливо поморщилась Ольга Павловна. – Я надеюсь, что этот дикий брахман никого из нас не собирается приносить в жертву своим нелепым богам! – вскричала она. – Извини, дорогая, – с рисованным участием обратилась княгиня к моей индианке.

В столовой повисла напряженная тишина.

– Какие глупости! – перебил жену Николай Николаевич. – Довольно вздор болтать! Григорий! – окликнул он лакея. – Не пора ли зажигать канделябры?

Тогда я решил, что настала, наконец, и моя очередь поддержать беседу.

– Брахманы, – начал я, – одна из высших индийских каст, древняя варна…

Присутствующие, недоумевая, уставились в мою сторону. Я пояснил:

– Древнее жреческое сословие, отправляющее религиозные культы!

– Ах, вот оно как, – понимающе закивала головой княгиня Титова.

– Яков Андреевич у нас человек исключительной образованности! – с иронией заметил квартальный надзиратель Медведев. Я пропустил издевку Лаврентия Филипповича мимо ушей, потому как он намекал на мою принадлежность к Ордену «Золотого скипетра»!

– У моей сестры в деревне намедни кто-то барана зарезал, – вдруг вмешалась в господский разговор ключница Грушенька. – Зарезал и бросил, – добавила она. – Словно ему мясо и ни к чему! – девушка пожала плечами. – А кого эти брахманы в жертву приносят? – поинтересовалась она.

В этот момент двери столовой раскрылись, и в мраморную залу вошла мисс Браун и индийские путешественники, переодевшиеся к ужину.

Грушенька прикусила спелые губки и незаметно, словно легкое облачко, выскользнула из комнаты.

Мери-Энн переоделась в новое шелковое темно-зеленое платье с бархатным лифом, пышными бархатными рукавами и почти что нормальной талией. В вырезе лифа – рубашка со стоечкой из тончайшей материи яблочного оттенка в цвет ее прозрачным глазам. Изящные руки – в белых перчатках, на голове – сетчатый чепец со страусовым пером, на острых плечах – пелеринка, отделанная нежнейшим лебяжьим пухом.

– Мисс Браун, – восхищенно заметил Иван Парфенович. – Вы просто-таки очаровательны!

Взгляды всех присутствующих мужчин устремились на гувернантку, которая смущенно заулыбалась, и вокруг глаз у нее от этого вдруг появилась сеточка мелких морщин. Но «гусиные лапки» ее не портили, а, напротив, лишь придавали шарма… Один только Станислав Гродецкий демонстративно не смотрел в ее сторону. Такое поведение поляка снова почему-то показалось мне подозрительным.

– Дети уже спят? – холодно осведомилась княгиня Ольга Павловна. Ей совсем не понравилась идея мужа, чтобы гувернантка сидела с ней за одним столом.

– Спят, – коротко ответила неожиданно похорошевшая англичанка.

– Брахман Мадхава и ученик-брахмачарин Агастья! – торжественно представил индийских путешественников Титов.

Княгиня замучила вновь прибывших гостей расспросами.

– Ольга Павловна! – обратился к ней князь. – Вы утомили наших гостей! Да и меня, надо признаться, – тоже! Поэтому я, пожалуй, отправлюсь спать!

Николай Николаевич извинился перед присутствующими и вышел из комнаты. Я устремился за князем, чтобы наконец-то переговорить с ним наедине о деле. Эти недомолвки порядком раздражали меня.

– Николай Николаевич! – окликнул я его в коридоре. – Князь!

– Яков Андреевич? – отозвался он удивленно. – Что-то случилось?

– Я хотел бы у вас узнать ответ на этот вопрос, – признался я. – Нам необходимо немедленно с вами переговорить!

– Я очень устал, – ответил Титов, зевая. – Давайте отложим наши дела до завтра, – добавил Николай Николаевич тоном, не допускающим возражений.

Мне пришлось отступить, потому как Титов был посвящен в одну из высших орденских степеней, а я свято чтил вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении высшим чинам.