Валерия Вербинина - Сапфировая королева

Тут ожил персональный ангел-хранитель Валевского и стал изо всех сил тянуть его за собой – к библиотекарю, за чемоданом и прочь из города. Леон открыл рот, чтобы извиниться, сослаться на несуществующие дела и уйти. Уже начало фразы готово было сорваться с его языка, но он поглядел на оживленное лицо Наденьки, в ее блестящие глаза, подумал о том, как же ей, должно быть, невыносимо жить с ее братцем, – и сдался.

Через полчаса Валевский сидел уже в гостиной Русалкиных и смотрел, как Наденька, озабоченно хмуря брови, составляет список знакомых, которых можно попытаться заманить в общество любителей российской словесности. От взора Леона (который в силу своей специфической профессии обладал чрезвычайной наблюдательностью) и в прошлый раз не ускользнуло, что мебель в гостиной вся старая, потрепанная и, в общем-то, должна производить довольно безрадостное впечатление. Но на самом деле тут было необыкновенно уютно. Всюду вышитые салфеточки, нигде ни пылинки, старые часы важно тикают – тон-тон-тон, в шкафах книги, книги, множество книг, и только в одном шкафу – куклы, старые игрушки, шкатулочка с бисером, немного фарфора и несколько хрустальных бокалов. Вошла кошка, старая, беспородная, но тоже уютная, поглядела на Валевского загадочным кошачьим взором и бесшумно скользнула на кресло. Потом появился Евгений Жмыхов, басом осведомился, когда будет обед, и, получив ответ, отошел к окну. В дверь метнулся Русалкин, блеснул стеклами очков, схватил руку Леона и пожал, объявил, что скоро будет, и куда-то убежал.

– Слышали, Наденька, что в городе творится? – спросил студент.

Его кузина удивленно подняла голову от списка.

– Нет, а что?

– Ах, Наденька, – улыбнулся Евгений, – а еще говорят, что женщины – первые сплетницы! Груздя арестовали.

– Неужели? – изумилась Наденька. – Макара Иваныча? За что же?

– Говорят, он краденое сбывал, – пожал плечами студент. – Впрочем, не говорят, а так оно и есть. У меня на курсе у одного студента родителей обворовали, так он не стал ждать действий полиции, а сразу же пошел к Груздю и предложил ему деньги, чтобы вещи вернуть. Вещи не то чтобы ценные, но для семьи дорогие. Ну, Груздь поломался да и назвал адресок лавочки, где они должны были появиться. Тоже его, кстати, только там другой человек сидит, якобы лавочка ему принадлежит, а сам Груздь ни при чем. В общем, мой товарищ у него все и выкупил. То есть почти все. Вот такая история.

– И что же, его все-таки поймали? – спросил Валевский с любопытством.

– Да никто его не ловил, – усмехнулся Евгений. – Говорят, баронесса Корф велела учинить обыск и его арестовать, а де Ланжере очень за свое место боится и не смеет ей перечить.

При одном упоминании имени баронессы Валевский почувствовал, как у него пропал аппетит. «Она что, полагает, если бы я и впрямь украл парюру, то отнес бы ее к старому мошеннику? – подумал Леон. – Это же опасный мерзавец, прикончит ни за грош… И в самом деле ведь убивал несколько раз, если правда то, что Карен мне о нем рассказывал».

– О чем вы тут говорите? – поинтересовался Русалкин, входя в комнату.

– О баронессе Корф, – отозвалась его сестра. – Ты ее видел? Скажи, она очень красивая?

– Обыкновенная, я бы сказал, – пожал плечами Аполлон. – Мне, Наденька, такие лица не нравятся.

– А Женя говорил, она красивая, – вздохнула Наденька.

– Да, – помедлив, согласился студент, – но что-то в ней есть… натянутое, что ли… не знаю даже, как точнее передать.

– А почему баронесса с мужем разошлась? – с любопытством спросила Наденька.

Аполлон побагровел.

– Ну, Надюша, и вопросы же ты задаешь… Давай лучше пойдем обедать, в самом деле!

И хотя Валевский готов был поверить, что у него пропал аппетит, на обед его все же хватило. Еда оказалась простая, без изысков, но вполне сытная, а Русалкин, когда не рассуждал о словесности, оказался очень приятным собеседником. Он рассказывал о местах, в которых хотел бы побывать, – о Париже, Венеции, Риме, которые успел изучить по путеводителям и картам. Но денег от родителей ему и сестре досталось немного, служить в казенном учреждении у Аполлона не получалось, и поэтому мечты о путешествиях пришлось отложить до лучших времен. Валевский слушал его и вспоминал, какие дела он проворачивал в Риме, Венеции и особенно в Париже и какие приключения у него там были. Для восторженного Русалкина это были края его мечты, для Валевского же – вполне конкретные места, где обретались его кореша и их марухи и где можно было при надлежащей сноровке сорвать немалый куш. Леону было и жаль Русалкина, и самую малость досадно, что названные города не вызывали в его собственной душе тех чувств, которые испытывал Аполлон, чудаковатый, но, несомненно, хороший человек.