Валерия Вербинина - Сапфировая королева

– Жорж! – рявкнула Розалия, теряя терпение.

– Что? – повернулся к ней сутенер. – Вы хотите презренной прозы, мадам? Ну так вот вам! С таким же успехом можно верить, что Антонин прирезал нашего польского коллегу, бросил его труп в гавань, а парюру припрятал. И теперь просто морочит нам голову.

Граф Лукашевский потемнел. По выражениям лиц присутствующих он понял, что такая гипотеза была им куда больше по нраву, чем рассказ о том, как Валевский отделал его и выставил за дверь.

– Я сказал правду! – выкрикнул Антонин. – У него был револьвер! Он чуть не убил меня!

– Однако почему-то ты остался в живых, – бросила Розалия. – И ты сам, кстати, вызвался пойти проверить, точно ли это он.

– Верно, – согласился Пятируков. – Никто тебя не заставлял! Даже не просил!

– Вы меня обвиняете? Да вы… вы…

Минут десять в гостиной стоял шум. Складывался он из воплей возмущения, принадлежащих графу, просто воплей, принадлежащих остальным обитателям дна, и, наконец, матерных выражений, причем настолько крепких, что любое перо покраснеет, пытаясь передать их на бумаге. Из-за шума никто даже не услышал, как растворилась дверь, и на пороге возник маленький китаец. Сегодня он казался еще более замкнутым и еще более печальным, чем обычно.

– В чем дело, Вань Ли? – раздраженно спросил Хилькевич, наконец-то заметив нового посетителя.

– Я хотела сказать пло Глуздя, – пробормотал китаец и покосился на ростовщика. – У него неплиятности. Но я визу, вы и так знаете.

– Похоже, неприятности будут у нас у всех, если мы не отдадим Валевского, – огрызнулась Розалия. И обернулась к хозяину дома. – И на кой черт, Виссарион, тебе понадобилось разыгрывать героя? Отдал бы этой…

Ко всему привычный Жорж и то вытаращил глаза, услышав, какими словами его подруга честит баронессу.

– Отдал бы ей этого…

Тут даже Груздь перестал держаться за сердце и с интересом прислушался.

– Отдал бы Валевского, и дело с концом!

– Я не сявка у нее на побегушках, – произнес Хилькевич спокойно. Однако глаза его метали молнии, и Пятируков, который отлично знал, что сие значит, невольно поежился.

– В самом деле, – неожиданно поддержал Розалию граф. – Отдадим Валевского, и все тут. В конце концов, он все равно не наш, а пришлый, и за него мы ответственности не несем.

– Я не могу отдать ей Валевского, – угрюмо возразил Хилькевич, – прежде всего потому, что наш Антонин облажался. Поляк понял, что его ищут, и наверняка давно удрал из города. Прикажете мне теперь его искать? И где, интересно? – По старой театральной привычке король дна выдержал паузу, прежде чем продолжить. – А если к тому же Розалия права и пан Лукашевский сказал нам неправду насчет того, как проходила их встреча…

Граф побледнел. Хотел немедленно протестовать, приводить доказательства своей лояльности, упирать на то, что он бы никогда не то что не посмел, но даже бы не подумал… И тут всех удивил старый ростовщик.

– Я думаю, – спокойно промолвил Груздь, – что пан Лукашевский все же сказал нам правду. Просто кое-кто из присутствующих кое-чего недоговаривает.

Первой опомнилась Розалия.

– Макар Иваныч! Вы это о чем? Что за странные намеки?

– Да так… – уклончиво обронил Груздь, глядя на нее своими старческими водянистыми глазами. – Видите ли, я уверен, что встреча пана Валевского и господина графа завершилась для первого вполне благополучно, потому что видел Леона своими глазами не далее чем несколько часов назад. Сначала я решил, что обознался, потому что это выглядело очень странно, но теперь…

И он умолк, улыбаясь и потирая руки. Груздь никогда не играл в театре, но паузы он умел держать не хуже Хилькевича.

– Что было странно? – нервно спросил Пятируков. – Не молчите, Макар Иваныч! Так что вам показалось странным?

– Да то, – отозвался старый лис, – что господин Валевский выходил из аптеки многоуважаемого Вань Ли, здесь присутствующего. Странно также то, что наш китайский друг ни разу не упомянул об их знакомстве. Не так ли, Вань Ли?

– И опять он… – вздохнул император.

Стоя на постаменте, бронзовый Николай обозревал окрестности. Он сразу же заметил того самого прохвоста, который стащил вчера кошелек у старика. На сей раз быстро шагавший прохвост налетел на хорошо одетого господина, после чего извинился и проследовал мимо. Господин же двинулся своей дорогой, а когда дошел до памятника, бросил на него весьма пренебрежительный взгляд.