Джанет Глисон - Смарагдовое ожерелье

Садовник поразмыслил с минуту:

— Не так, как я ожидал. Думаю, я застал ее врасплох. Она вздрогнула, посмотрела на меня, велела повторить то, что я сообщил, покачала головой, потом сказала: «Я не знаю этого человека. Я никому не писала и никого не приглашала. Я рада, что ты отослал его прочь. Ты поступил правильно, Гранджер».

Садовник опять помолчал, заскорузлыми пальцами утрамбовывая удобрение вокруг стебля растения. Потом посмотрел куда-то вдаль.

— Она ни разу не упомянула его имени, но я подозреваю, она прекрасно знала, кто этот человек, и не была ему рада. Иначе зачем бы ей говорить, что я поступил правильно?

Игнорируя его вопрос, Джошуа продолжал упорно пытать садовника:

— Вы выяснили, как его зовут?

— Только сегодня утром. Я обыскал его карманы, в одном лежали два письма, оба адресованы некоему Джону Коббу.

— Где эти письма?

— Я отдал их мистеру Бентнику сегодня утром, когда вы вместе с ним прибежали на помощь.

— И как вам показалась миссис Мерсье, когда вы увидели ее в оранжерее?

— Вообще все утро она вела себя как-то необычно.

Затем Гранджер поведал Джошуа, что не только первым подбежал к Сабине, но и практически видел, как она обнаружила труп. Он стоял неподалеку от оранжереи, ожидая ее прихода. Обычно каждое утро, направляясь на ананасную плантацию, она останавливалась и разговаривала с ним. Часто просила сопровождать ее во время обхода оранжереи, чтобы дать новые задания.

— Сегодня утром, увидев, как миссис Мерсье входит в сад, я стал ждать, что она подойдет ко мне или хотя бы кивнет в знак того, что заметила меня. Она не сделала ни того, ни другого. Вид у нее был озабоченный. Ее взгляд был прикован к оранжерее, на меня она даже не взглянула. Я последовал за ней в теплицу — нужно было обсудить несколько дел: решить вопрос с дубильной корой, уточнить про пересадку молодых растений в кадки и высаживание черенков. Я вошел в теплицу сразу же за ней и тут же увидел, как она, сидя на корточках на дорожке, пытается приподнять труп.

— Как она себя вела?

Гранджер прищурился, словно подбирал верные слова:

— Не плакала, не кричала. Мрачно смотрела на труп широко раскрытыми глазами. Я бы сказал, вид у нее был, скорее удивленный, чем испуганный. И только когда я окликнул ее и предложил свою помощь, похоже, осознала весь ужас произошедшего. Выпустила из рук мертвеца — тот опять бухнулся на грядки — и накрыла его лицо носовым платком, будто ей невыносимо было смотреть на него. Затем поднялась, вся дрожа, словно продрогла до мозга костей. Я находился в четырех шагах от нее, но мог бы стоять и за десять миль, эффект был бы тот же: она не обращала на меня никакого внимания. Протиснулась мимо и побежала к выходу. А на улице набрала полные легкие воздуха и издала пронзительный крик, на который, полагаю, вы с мистером Бентником и прибежали.

Джошуа кивнул:

— А дальше?

— Я опять предложил ей свою помощь. На этот раз она заметила меня и сказала, чтобы я пошел и осмотрел тело. Выполняя ее распоряжение, я нашел два письма. Хотел отдать их миссис Мерсье, но к тому времени, когда я вернулся к ней, уже появились вы с мистером Бентником. А поскольку миссис Мерсье была не в себе, я решил, что лучше отдать письма мистеру Бентнику.

— Вы их прочли? Знаете, кто их писал? — спросил Джошуа.

— Нет, времени не было. Да я и не вправе был их читать. Только имя увидел. Джон Кобб.

В ту пору Джошуа мало интересовали пейзажи, а вот произведения портретной живописи он никогда не оставлял без внимания. И миниатюру с изображением Элизабет Маннинг, или, как ласково называли ее в семье Бентников, Лиззи, разумеется, он тоже заметил. Этот портрет написала ее подруга, Каролина Бентник, а затем вставила свое творение в рамку из эбенового дерева и повесила на ленте в маленькой столовой Астли между миниатюрами с изображениями отца и брата. Об этом Джошуа рассказал Герберт во время скандального обеда в тот самый день, когда было найдено тело Джона Кобба.

На следующий день Джошуа познакомился с мисс Маннинг, и на первый взгляд она показалась ему такой же невзрачной, какой изобразила ее на портрете Каролина. Она приехала в одном экипаже с Виолеттой Мерсье, только что возвратившейся из Лондона. Джошуа увидел ее из окна верхнего этажа. Тщедушная фигурка в дорожном платье: черный капор, плащ унылого мышиного цвета, под ним — простые серые юбки.

Вечером в гостиной Джошуа изменил свое мнение о мисс Маннинг. Она оказалась не такой уж невыразительной, какой представлялась ему поначалу. Пожалуй, не красавица, решил он, но и не лишена некоторого обаяния. Личико у нее было маленькое, чистенькое, без оспин, и чем-то напоминало птичью головку: заостренный подбородок, резко очерченный нос, широко посаженные блестящие глаза. Губки бантиком, игривые. Зубки маленькие и белоснежные. Она их обнажала всякий раз, когда улыбалась, а улыбалась она часто. В тот вечер на ней было платье с черным лифом, от груди до пояса украшенное белыми лентами с зеленовато-серым отливом. В волосы, густую массу русых локонов, она вплела одну-единственную белую шелковую розу. Такая же роза была прикреплена к белой ленточке с зеленовато-серым отливом, обвивавшей ее шею. Однако, несмотря на все эти изыски, Джошуа так бы и считал мисс Маннинг невзрачной, если бы не сделал одно важное открытие. Ее внешний вид был лишь оболочкой, за которой скрывалась ее истинная привлекательность.