Питер Акройд - Лондонские сочинители

— Вы меня совсем не знаете.

— Знаю твердо, что не существует способа, который позволил бы тебе неотличимо воспроизвести слог Шекспира.

— Я это проделаю прямо сейчас. Сию минуту. И докажу вам, отец, что я — автор подделки. Пойдемте со мной.

— Не пойду. Твои нелепые выдумки никого ни в чем не убедят.

— Я напишу при вас несколько строк, которые мистер Малоун объявит подлинно шекспировскими.

Неожиданно послышался шум, Уильям обернулся. Кто-то прикрыл дверь магазина и торопливо зашагал прочь.

Мэри Лэм решила, что сама отнесет письмо брата Уильяму Айрленду.

Она все-таки уговорила Чарльза написать Уильяму несколько сочувственных слов, выразить недоумение по поводу затеянного следствия, а также подтвердить свою неколебимую уверенность в подлинности находок.

— Надеюсь, я не требую от тебя слишком многого, — сказала она. — Я же знаю, что тебе сейчас дорога каждая минута.

Брат, однако же, медлил. Наконец она не выдержала и в воскресенье утром пришла к нему в спальню с пером и чернильницей. Чарльз еще лежал в постели.

— Пора, — сказала Мэри. — Больше ждать не могу. Нельзя, чтобы Уильям мучился в полном одиночестве.

Чарльз вгляделся в ее бледное, осунувшееся лицо; как бы она не расплакалась, подумал он.

— Ты наверняка преувеличиваешь, милая.

— Ни капельки. Над ним сгустились тучи. Он в опасности.

Ему не хотелось, чтобы она разволновалась еще больше; взяв перо, он написал короткое письмецо со словами поддержки и ободрения. Схватив листок с подушки Чарльза, Мэри с торжествующим видом унесла его к себе, вложила в конверт и написала: «Уильяму Айрленду, эсквайру». Затем поднесла конверт к губам и поцеловала имя адресата. Несколько минут спустя она выбежала из дома и быстрым шагом направилась на Холборн-пассидж. Как раз когда Уильям рассказывал отцу, что он выдумал даму из кофейни, Мэри Лэм ступила на порог книжного магазина; она все слышала. До нее не сразу дошел смысл сказанного. Но через минуту она молча поднесла руку ко рту, оглянулась и, поколебавшись мгновение, открыла дверь пошире.

Значит, Уильям ей лгал. Он ее предал. Она с удивлением отметила, что думает о совершенно посторонних вещах — о стайке воробьев, перелетающих из одного укромного угла в другой, об осколках стекла на булыжной мостовой, о вздувшейся на ветру льняной занавеске, о свинцовых тучах, грозящих проливным дождем. Затем, так же внезапно, ее охватила радость. Больше ничто не сможет ее задеть. Ничто не ранит. «Я выполняла свой долг не за страх, а за совесть, и теперь свободна от пут жизни», — сказала она себе.

Мэри шла торопливо, не понимая, да и не пытаясь понять, куда несут ее ноги, но вдруг остро, всем существом, почувствовала его отсутствие. Никогда больше никто не пойдет с нею рядом. Колени у нее подкосились, душу охватило смятение; она опустилась на ступеньки церкви Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз.

В воздухе висела конская вонь; в конце концов Мэри поднялась и побрела домой.

Уильям Айрленд вышел из лавки и увидел Мэри: она бежала прочь по Холборн-пассидж. Он узнал ее сразу, но окликать не стал, а воротился в магазин.

Отец повернул голову, глянул на сына и медленно пошел по лестнице наверх. Уильям собрал все шекспировские бумаги, какие только смог найти. Из маленького шкапчика под лестницей достал «Вортигерна» и подложил к другим листам, которые он так тщательно обрабатывал и так старательно покрывал рукописными строками. Сложил в пачку еще не опубликованные страницы «Генриха Второго», над которыми трудился из недели в неделю, с точностью воспроизводя старинное письмо, освоенное им после скрупулезного изучения автографов Шекспира. Затем тихонько поднялся к себе и снес вниз заготовленные чернила и листы бумаги. Среди них были и выдранные из манускриптов страницы с водяными знаками елизаветинской эпохи; эти страницы он покупал на Бернерз-стрит у мистера Аскью. Сверху Уильям положил книги, на которых с любовью выводил поддельные посвящения разным персонам той эпохи, и небольшие рисунки, которые он затейливо приукрашивал. Затем взял серную спичку, трутницу и поджег собранную кучу. Бумаги занялись не сразу, но чернила и воск вспыхнули мгновенно; над кучей, заполняя лавку, заклубился черный дым. Уильям распахнул входную дверь; от сквозняка огонь загудел сильнее. Из-за густого дыма Уильям не видел, какой разгорался пожар, но по треску и гулу понял, что нешуточный. Заполыхал деревянный пол, книжные стеллажи, потом пламя перекинулось на лестницу, что вела наверх.