Оливер Пёцш - Дочь палача и Совет двенадцати

За столом вновь поднялся взволнованный ропот. Куизль не смог сдержать улыбки. Неер говорил вполне серьезно, но в действительности, вероятно, преследовал совсем другую цель: ему хотелось подольше поухаживать за Барбарой. Если сейчас распустить Совет, то и семейство Куизлей отправится домой. А его младшая дочь, похоже, так и не решила, кто станет ее будущим мужем. После всех этих перебранок Якоб уже и сам сомневался, следует ли Барбаре выходить замуж за палача.

«Мы все без исключения изгои, – подумал он. – Одиночество всех нас превратило в озлобленных зверей».

Куизль переводил взгляд с одного на другого, и ему вдруг пришло в голову, что горожане, возможно, и правы. Может, в их рядах действительно был убийца? Якоб долгое время подозревал мастера Ганса – в том числе и потому, что тот появился в Мюнхене раньше других. С другой стороны, что мешало поступить так кому-то другому? И на протяжении долгих лет наведываться в Мюнхен?

И кто сказал, что в других уголках Баварии не происходило подобных убийств?

Палачи часто бывали в пути. Не каждый город мог позволить себе собственного палача, и при необходимости его приглашали со стороны. И по возможности предпочтение отдавали не всяким там живодерам, а кому-нибудь из Совета Двенадцати.

Куизль вздрогнул.

Приезжий палач… идеальный убийца…

Может, мастер Ганс догадался об этом – и потому расстался с жизнью?

Теперь Якоб совсем иначе посмотрел на споривших вокруг него палачей, и ему вдруг стало не по себе.

Озлобленные звери…

– Проголосуем! – воскликнул Дайблер, прервав мысли Якоба, и стукнул ладонью по столу. – Кто за то, чтобы принять предложение Неера и остаться здесь еще на два дня? В надежде, что все скоро прояснится? Я, как того требует наш закон, от голосования воздержусь.

После некоторых колебаний шестеро палачей подняли руки. Иоганн Видман, Каспар Хёрманн и их родичи из Ингольштадта и Ансбаха остались в меньшинстве.

– Шестеро против четверых, – заключил Дайблер. – Что ж, по крайней мере, с этим разобрались. Значит, остаемся здесь до воскресенья… – Он вздохнул и сцепил руки в замок. – А теперь отдадим должное нашему погибшему родичу, помолимся за него. Господи, внемли голосу моему, услышь молитвы мои… – начал он, и остальные неуверенно присоединились.

Опустив головы, палачи бормотали покаянный псалом в память о мастере Гансе.

Но от Якоба не укрылось, как недоверчиво они поглядывают друг на друга.

Петер сидел на скамейке в Мюнхенском саду, закрыв глаза и подставив лицо солнцу. Лоб у него блестел от пота, дыхание было прерывистое. Все утро они с Максом носились по парку, играли в прятки и салки. Теперь оба выбились из сил и грелись под полуденным солнцем. Снег под его лучами растаял так же быстро, как и выпал.

Когда они сидели вот так рядом, Петер даже забывал, что он – сын простого лекаря, а Макс – настоящий кронпринц. Но стоило ему открыть глаза, и он снова видел окружающую его роскошь, этот сказочный сад, совсем не похожий на привычные места, луга по берегам Леха, темные дубовые рощи и поля недалеко от Кожевенной улицы Шонгау.

Дворцовый сад с севера граничил с резиденцией и представлял собой искусно устроенный парк. Здесь росли высокие деревья и причудливо подстриженные кустарники. В бассейнах еще плавали обломки льда. Повсюду стояли мраморные статуи вроде тех, что Петер видел в резиденции. Посреди сада, где сходились посыпанные белым гравием дорожки, была каменная беседка.

Петер жалел, что не захватил с собой рисовальные принадлежности. Как бы ему хотелось запечатлеть этот вид, чтобы потом показать отцу! Правда, он не знал, как отнесся бы к этому Макс. Принц уже ясно дал понять, что он далеко не в восторге от занятий по латыни и музыке. Может, у него был и собственный учитель рисования? И существуют ли такие вообще?

Иногда по саду прохаживались придворные. Стоило им увидеть кронпринца, и они склоняли головы. Мимо как раз проходил напудренный щеголь в парике, поклонившийся едва ли не до самой земли. Когда он скрылся из виду, Макс захихикал.

– Иногда они так кланяются, что пачкают парики в грязи, – сказал он весело. – Или те слетают и можно увидеть их лысину.

– А если кто-нибудь не поклонится? – спросил Петер.

– Тогда палач отрубит ему голову, – ответил Макс так беззаботно, словно говорил о погоде. – Я все-таки сын баварского курфюрста.

Петер поежился. Хорошо хоть Макс ничего не знает про его деда…