Валерио Манфреди - Башня одиночества

— Привет, отец! — спокойно сказал Филипп.

Десмонд Гаррет стряхнул песок с лица.

— Я рад тебя видеть, сын.

Филипп тысячу раз представлял себе их встречу и размышлял, что скажет отцу. Упрекнет за нелепое поведение? Обзовет мерзавцем за то, что вынужден был заниматься этой дурацкой игрой в прятки? Или же они пойдут врукопашную, а потом обнимутся, подобно Улиссу и Телемаху?

— Привет, отец! — Вот и все, что он смог выдавить из себя.

— Давай спустимся в долину, — предложил Десмонд Гаррет. — У меня в сумке есть галеты, соль и оливковое масло. Быть может, осталось даже немного виски.

— Но, отец, — возразил Филипп, — сейчас три часа ночи, не время ужинать.

— Как раз самое время. Я уничтожил шестую могилу, и теперь мы вместе. Ты ведь знаешь, о чем я, не так ли?

— Знаю, — произнес Филипп.

Дождь кончился, от земли поднимался душистый запах растений и влажной пыли, звезды ярко блестели в разрывах облаков.

— Собери немного хвороста, — попросил Десмонд, когда они спустились в долину. — Этот дождь смочил только поверхность земли. И разведи костер, если получится: поджарим хлеб.

— У меня тоже кое-что есть, — проговорил Филипп. И пошел за сумкой с одеждой, данной ему девушкой в Алеппо, чтобы переодеться. Он развел костер под скалистым навесом, и сучья, поначалу дымившиеся от сырости, наконец загорелись, затрещали, испуская легкий горьковатый аромат. Потом Филипп разложил на платке свои сокровища: мед, финики, печенье, фруктовый мармелад и орехи. Но на самом дне сумки пальцы его внезапно наткнулись на предмет, который он никак не ожидал там обнаружить.

Ошеломленный, Филипп вытащил его и повертел перед огнем, охватившим кучу хвороста.

— Боже, какое чудо! Но что это? — изумленно спросил отец.

— Пегас, венчающий башню.

Десмонд Гаррет восхищенно рассматривал изысканное украшение, изготовленное, вероятно, в эпоху позднего эллинизма или Римской империи. Крылатый конь с удивительными сапфировыми глазами стоял, подняв передние ноги, а маленькая башня под ним была изображена весьма реалистично, с сохранением рельефа кладки.

— А что он символизирует?

Филипп положил украшение на камень перед огнем и молча смотрел на него, словно зачарованный игрой отблесков на сверкающей поверхности, на анатомически точно отлитых мышцах маленького скакуна.

— Так что это? — снова спросил Десмонд.

— Это седьмая могила, отец. Последняя.

Свет маленькой лампы ритмично мерцал на вершине стеклянной пирамиды, в потайном кабинете падре Бони. Перед старым священником лежал молитвенник падре Антонелли, на стене за спиной висела большая звездная карта Северного полушария. Большой рабочий стол был завален бумагами, испещренными расчетами. Труд, потраченный на эту огромную работу, оставил отпечаток на лице ученого, бледном и изрезанном глубокими морщинами. Он оторвался от бумаг, которые читал, услышав осторожный стук в дверь.

— Это вы, Хоган? Входите, садитесь.

— Вы больны, падре Бони, — сказал Хоган. — Вам нужно отдохнуть, уехать на несколько недель подальше от этого проклятого текста, или вы окончите свои дни так же, как Антонелли.

— Вы странный человек, Хоган, — устало улыбнулся ученый. — На наших глазах вот-вот произойдет исключительное событие, неповторимое в истории Вселенной, а вы говорите, что я должен уехать на несколько недель.

— Я вовсе не странный. Я — священник и верующий. А посему убежден, что моя душа переживет мою биологическую смерть, и узрит лик Господа, и познает его разум со всеми содержащимися в нем секретами и тайнами. Я уверен, что время, отделяющее меня от этого события, пусть даже несколько десятилетий, — ничто по сравнению с вечностью и даже с историей нашей планеты и человечества.

— Да. А значит, о чем беспокоиться? Значит, прав был Беллармино, заткнувший рот Галилею.

— Я сказал, что я верующий человек, а не идиот, — возразил падре Хоган, — и вы хорошо меня знаете. Меня, так же как и вас, волнует завершение этой авантюры, но я считаю преступной ошибкой то, что мы все это скрыли. Нам нужна помощь. Участие в исследовании других ученых, огромный опыт и знания Церкви. Наших мизерных сил не хватает. Мы рискуем потерпеть неудачу, только и всего. У меня все время стоит перед глазами растерянное лицо падре Антонелли, тревога в его взгляде, лихорадочная дрожь его рук.

— Мы привлекли Гульельмо Маркони, вам этого мало?

— Мало. К нам в руки попала Священная Книга надменной цивилизации, нарушившей все законы природы и попытавшейся достичь высшего знания, пренебрегая путем, начертанным для человечества Богом.