Александр Афанасьев - Презумпция лжи

Ответ: В день убийства, что ли? Нет, я дома был – сразу со службы домой пришел, весь вечер дома провел и дома спать лег. Жена подтвердит. Вы на меня это не вешайте, не я его убил. Я весь долг, который ему должен был, отдал – и с концами. Других ищите…

Вопрос: Вы были дома, получается. Вы видели у дома незнакомых людей? Кого около дома в тот вечер здесь быть не должно было?

Ответ Нет

Вопрос: А к Андрею Леонидовичу кто-то приходил? Его квартира ведь точно над вашей располагалась, полы здесь тонкие. Может слышали что-то подозрительное, шум какой-нибудь…

Ответ Нет. Точно нет, все как обычно было…

Вопрос: В котором часу вы легли спать?

Ответ Около двенадцати. По местному.

Тогда у меня еще было недостаточно опыта, и реакции у меня были вполне обычные, человеческие. Советник Горденко Владимир Потапович – "хороший мужик", "мастер-золотые руки", и мне несколько раз помогал. Все это – откладывается в голове, обычный человек инстинктивно делит всех людей, причем сразу после знакомства, на "хороших" и "плохих". И потом все происходящее рассматривается не бесстрастно, а через эту призму "хороший человек" – "плохой человек". Мы просто не верим, не хотим верить, что "хороший человек", сделал что-то плохое, в голове сразу ищутся – и часто находятся! – ему оправдания. Бредовые, дикие если здраво подумать – но находятся. Разведчиков учат рассматривать поступки каждого человека бесстрастно, без деления на "плохой" – "хороший". Но я тогда разведчиком еще не был…

– А кто еще подтвердил, что Михеев являлся валютчиком и процентщиком?

– Ты шутишь? – Константин Иванович искренне рассмеялся – я тебя не узнаю, право слово. Ты не работал по валютчикам, знаешь какая это публика. Какой же клиент валютчика добровольно признается в том, что продавал – покупал у него валюту? Здесь за то, что творил Михеев – высылка в двадцать четыре часа в Союз – причем как того, кто давал деньги под проценты – так и тех, кто их брал. Михеев скорее всего рассчитывал, что он офицер ГРУ и вопросов к нему по валюте быть не может – оперативная необходимость и баста. А остальным – кому же надо вылететь из загранкомандировки, валютой оплачиваемой? Сам подумай?

Никому…

Знаете… Долгое время я думал – с чего все началось? Когда мы начали гнить заживо? Ведь все те, которые появились потом – они же не на ровном месте возникли? А потом понял – вот с этого. С того самого, когда мы начали молиться на валюту, тряпки всякие. Когда пошло вот это вот "процентщичество". С этого все началось – а кончилось, сами знаете чем…

– Бывает… – Константин Иванович с сочувствием смотрел на меня – я тоже, знаешь сколько раз в людях ошибался, Серега… Когда работаешь на моем месте – разно или поздно перестаешь верить всем – без исключения. Не бери в голову. И так теперь – получается, надо весь персонал посольства опрашивать…

– Все равно не верю – упрямо сказал я, потому что ничего другого в голове не было. Вот не верю – и все тут…

– Дело твое… Но поможешь?

– Я же на работе постоянно…

– Так и я тоже. У меня между прочим подсоветный теперь автомат себе завел – и таскает везде с собой, даже на совещания берет. А все равно дело доводить до конца надо…

Афганистан, Кабул

Здание министерства обороны

30 сентября 1978 года

– Ты себя плохо чувствуешь, товарищ Сергей?

Я оторвался от бумаг, на которые последние десять минут тупо пялился, пытаясь осознать, что в них написано, поднял глаза на Мустафу…

– Нет. С чего ты взял? И потом – сколько раз тебе говорить, чтобы ты меня просто Сергеем называл или Серегой, а не товарищем Сергеем…

– Да ты бледный сегодня весь, как будто температура у тебя. И на часы постоянно посматриваешь. Если у тебя температура – так ты иди, я работу за тебя закончу. Надо к доктору идти, зачем больным на работе сидеть?

Я улыбнулся…

– Спасибо, Мустафа, но я здоровый. Честно, здоровый. К доктору мне не надо.

– Ну, смотри. Сейчас опасно, осень, многие из советских с открытыми окнами живут и простужаются. Воздух холодный с гор идет…

– Я с закрытыми окнами живу…

С самого утра я чувствовал себя и в самом деле скверно – не из-за простуды, нет – я был здоров. Почему-то меня потрясло то, что сказал Горденко. Я сам копался в себе и не мог понять – что же вызвало во мне такие чувства…

Ну, сказал человек такое о Михееве – и что? Он же должен был на допросе правду сказать, верно ведь? Верно. Он ее и сказал – какой бы она не была. Почему он до этого ничего не сказал? А как он должен был сказать? Такое горе, тело в Москву отправляют – а он должен был выйти вперед и сказать: "А вы знаете, товарищи, ведь покойник то спекулировал вовсю, ростовщичеством занимался и вообще позорил звание советского гражданина! Вот ведь как!". Так, что ли? Да нет, конечно. А как тогда? Мне наедине сказать? А с чего он должен был это сделать? Ну бред же в голове, самый настоящий бред..