Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

Что хотел сказать художник, поместив этот инструмент на своей картине?

Корпус цитры, легкий и немного несимметричный, был изготовлен из темного дерева, источавшего нежный, едва ощутимый аромат. Старыгин, которому очень часто приходилось работать со старыми досками, узнал грушевое дерево.

На задней стороне корпуса был незамысловатый рисунок — мальчик в забавной шапке-колпачке и его дрессированная собачка, прыгающая через обруч…

— Что это за рисунок? — спросил Старыгин с интересом. — Он как-то не подходит к музыкальному инструменту.

— Отчего же? Это, можно сказать, иллюстрация к старинной народной песенке «Маленький ломбардец». Видите, на голове у этого мальчика ломбардская шапка. Мне эту песенку пела моя бабушка… — Доктор Гвадичелли задумчиво улыбнулся, вспоминая прошлое. — Это песенка про бедного малыша, сироту, который ходит по деревням со своей собакой… кстати, вы видите, здесь же, рядом с рисунком, выгравированы ноты этой песенки.

На деке действительно были выгравированы какие-то странные значки, на взгляд Старыгина, совсем не похожие на ноты.

— А что это за значки?

— Это — старинные нотные знаки, они употреблялись для музыкальных записей до того, как бенедиктинский монах Гвидо Аретинский изобрел современную нотную систему. Монахи францисканского ордена долго не хотели принимать новшество своего конкурента и пользовались старыми знаками — так называемыми невмами. Ну, иногда я пользуюсь ими, так сказать, для развлечения! Раз уж я имею дело со старинными инструментами — значит, хоть изредка нужно пользоваться старинной нотной записью. В этом есть какая-то логика. А так… это очень милая песенка, трогательная и печальная…

Старыгин сфотографировал деку с рисунком и нотной записью на камеру своего телефона.

Синьор Гвадичелли осторожно взял у Старыгина цитру, бережно коснулся ее струн и, пробежав по ним пальцами, исполнил короткую трогательную мелодию, напевая при этом негромким, чуть хрипловатым голосом, удивительно подходящим к глуховатому, теплому, удивительно живому звучанию струн:

Струны цитры затихли. Синьор Гвадичелли положил инструмент на стол.

— Секрет… — задумчиво повторил Старыгин последнее слово. — О каком секрете поет этот малыш?

— К сожалению, этого я не знаю! — Гвадичелли с сожалением развел руками. — Бабушка пела мне только первый куплет этой песенки, и ее продолжения я не знаю. Так что секрет маленького ломбардца так и остался для меня секретом. На всю жизнь. И это придает песенке какое-то особое, таинственное очарование.

— Что ж, большое вам спасибо! — проговорил Старыгин, почувствовав, что хозяину кабинета не терпится вернуться к своей работе. Он его очень понимал — он и сам любил свою работу и неохотно отвлекался от нее на пустые разговоры.

— Рад был познакомиться с вами, доктор Старигин! — сказал на прощание смотритель музея, проводив Дмитрия Алексеевича до дверей музея.

Выйдя на улицу, Старыгин сел за столик уличного кафе и заказал чашку кофе по-венски. Затем он достал телефон, вызвал на экран снимок рисунка на цитре и задумался.

Если он не ошибся, картина в подземелье привела его в музыкальный музей, к уникальному старинному инструменту. Но какую тайну скрывает этот инструмент?

Единственное изображение на нем отсылает к средневековой детской песенке…

Старыгин записал слова песенки на бумажной салфетке, пока они еще были свежи в его памяти:

В этой песенке прямо говорится о каком-то секрете — но о каком? Как его разгадать?

Дмитрий Алексеевич перевел взгляд с текста песенки на рисунок с нотами.

Может быть, эти старинные значки — шифр, который можно прочесть?

Но невмы ничего ему не говорили. Если в них был скрыт какой-то секрет — они надежно хранили его.

Тогда, возможно, все дело в самой песенке, в ее тексте?

Старыгин так и этак записывал текст, он выписал первые буквы каждого слова, потом последние, попытался переставить буквы — но ни в каком варианте не было смысла.

Неужели это тупик?

От этих мыслей его отвлекла случайная уличная сценка, очень типичная для Венеции.

К уличному кафе подошел старик в потертом пиджаке, с длинными седыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Достав из сумки странную глиняную дудочку, он поднес ее к губам и заиграл, перебирая пальцами по круглым отверстиям.