Филип Гуден - Бледный гость

Гак вот в чем дело. – Я был слегка разочарован.

Тем временем дверь в гостиную вновь отворилась. На пороге показалась та самая фигура, которая держала надо мной второй светильник, пока я приходил в себя на крыльце. Это была девушка. С подносом в руках, она направилась через комнату прямо ко мне. Лицо ее дышало свежестью, милой прелестью юности, этого не мог скрыть даже рассеянный свет свечей. Но очертания ее фигуры умело скрывала ночная рубашка. На подносе девушка несла чашу с водой и какие-то склянки.

Филдинг сидел к ней спиной, но улыбнулся, заслышав ее шаги:

– Дорогая, это Николас Ревилл, которого судьба привела к нашему крыльцу. Мастер Ревилл – моя дочь Кэйт.

Я хотел было встать, но девушка удержала меня, накрыв мою руку своей.

– Прошу вас, мастер Ревилл, сидите спокойно. Вы крайне измотаны и, вижу, ранены.

– Сам виноват, – промолвил я.

Кэйт поставила поднос на стол, смочила кусок ткани в чаше и принялась стирать запекшуюся кровь с моего лица. Я стойко снес это испытание, хотя, знаете, пожалуй, был бы счастлив сносить его бесконечно.

Покончив с этой процедурой, под пристальным, но одобрительным взглядом отца Кэйт погрузила пальцы в одну из склянок и толстым слоем нанесла мазь на рану, объясняя, что в этом средстве – настойка из листьев подорожника, как раз для заживления порезов и ссадин. Слегка щипало. Но и это я бы согласился терпеть очень, очень долго.

Кажется, ее тонкие пальцы исцеляли одним лишь прикосновением… Я чувствовал тепло, источаемое ее телом… И думал, хлопочет ли она вокруг меня по собственной инициативе или по наказу отца, который, обнаружив меня у дверей своего дома, тотчас послал ее за мазями. Я бы предпочел первое.

– Ну вот и все, – заключила Кэйт.

Я поблагодарил ее, отчаянно соображая, стоит ли сказать что-нибудь эдакое, вроде того, как я блуждал в ночи в поисках гостиницы, но обнаружил своего «Ангела» в ином обличье и в другом месте…

Все же я придержал язык за зубами. Возможно, потому что Филдинг не сводил с нас глаз, хотя и не говорил ни слова. К тому же есть женщины, не восприимчивые к моему остроумию.

– Что ж, я ухожу спать, отец, – промолвила Кэйт. – Не мучай нашего гостя расспросами всю ночь напролет.

Это замечание, по сути довольно дерзкое, даже при обращении к родителю ребенка уже выросшего, было произнесено ласково и воспринято со снисходительной улыбкой.

Когда Кэйт ушла, Филдинг спросил:

– Так на чем мы остановились? Ах да. Я рассказывал вам о вас же. Такие уж у старика причуды, не обессудьте. Есть еще кое-что.

– Еще, сэр?

– Да, мастер Ревилл. Вы родом не из Лондона, но живете там год или около того. Пожалуй, вы откуда-то из западных провинций, более западных, чем Солсбери…

– Из деревни под Бристолем. Живу в Лондоне два года, – заявил я, слегка раздраженный тем, что мой выговор все еще выдает мое происхождение. У Филдинга, безусловно, отменный слух. И проницательный взгляд, и хваткий ум.

– Сегодня вы шли впереди вашей компании, – продолжал он, – рядом с повозкой, груженной реквизитом и костюмами, в которой, возможно, сидели более маститые актеры. Вероятно, вы еще недостаточно опытны или слишком молоды для таких удобств.

– Продолжайте, – усмехнулся я, потягивая сидр.

– Порой вы с трепетом, хотя от тоски и не умираете, вспоминаете ту, что осталась в Лондоне.

Я заерзал в кресле.

– Вас частенько посещают мысли о родителях…

Черт возьми, как он узнал?!

– В частности, о вашем отце, приходском священнике.

Я совершенно растерялся, оказавшись не в состоянии задать вопрос, который и без того был написан у меня на физиономии.

Адам Филдинг, мировой судья, был, несомненно, крайне доволен произведенным им эффектом.

– У вас есть осведомитель? – предположил я с жалкой надеждой в голосе.

Филдинг покачал головой.

– Тогда как? Откуда?!

– Да, мастер Ревилл, удивительная вещь: сколько информации мы выдаем о себе буквально задаром!

– Но я ничего не говорил, почти ничего, ваша милость.

– Это не имеет значения. Позвольте объяснить. Мне уже известно, что вы из слуг лорд-камергера, которые остановились на ночь в гостинице «Ангел». Следовательно, в Солсбери вы должны были добраться днем. Кроме того, я знаком с обычаями бродячих трупп. Костюмы и все прочее перевозятся в повозках, тогда как бедняги актеры ковыляют рядом.

– Об актерах заботятся в последнюю очередь, – согласился я, – наш извозчик не перестает повторять, что люди ходят смотреть не на нас, а на костюмы.