Филип Гуден - Бледный гость

– Что – ты – теперь – скажешь? – услышал я сквозь звон в ушах.

Я не сказал ничего, только думал, что сталось с Джеком. Рот мой был полон крови.

Должно быть, этого молчания оказалось достаточно для кучки моих истязателей, поскольку я почувствовал, что они расступились. Кое-кто вообще поспешил покинуть место происшествия, видимо устыдившись того, в чем принял участие, и желая избежать проблем. Это был мой шанс. Я поднялся на ноги и, прихрамывая, поплелся прочь.

Никто не остановил меня. По-прежнему площадь наводняли люди, а со сцены доносились громогласные вопли и брань. Очевидно, битва между актерами и зрителями была еще далека от завершения.

Я не знал Солсбери. Гостиница, в которой мы остановились на ночь, располагалась где-то на окраине города, но где именно, я с трудом соображал. Джек Уилсон и я оказались на площади под вечер, и нашим вниманием завладели приготовления к театральному представлению на открытом воздухе. Мы остались посмотреть, даже вопреки тому, что действие, развернувшееся на голых подмостках, оказалось старомодной морализаторской чепухой, как это всегда бывает с постановками вроде «Адам и Ева» или «Каин и Авель». Чтобы мы имели представление о том, что нас ждет, представлению предшествовало нечто вроде проповеди от бородатого человека с косматыми бровями, позже исполнившего роль Господа Бога (и чье имя, как я потом узнал, было Питер Пэрэдайз; он являлся лидером этого братского трио). Говорил он напыщенно и крайне неизящно, называл нас «братья и сестры», словно пуританин. Он сказал, что все мы ходим под Богом и что мы не должны печься о земных привилегиях и благосостоянии. Все это хорошо, конечно, думал я, колесить с места на место со всем своим жалким скарбом, питаться корками хлеба у задних дверей, но некоторым из нас необходимы средства к существованию, чтобы творить, и покровители, которые нам благоволят.

Джек и я посмеивались над отсталыми вкусами жителей этого городка. И если бы не на удивление достойная игра актеров, мы бы уже давно ушли и присоединились к нашим ребятам в гостинице «Ангел». Но профессионалу обычно доставляет удовольствие (порой схожее с завистью) наблюдать за другим профессионалом, даже если тот работает с плохим материалом. В общем, это был как раз тот случай.

Поскольку стоял июнь, запад еще хранил остатки дневного света. Я вспомнил, что в город мы въехали с востока, со стороны, где располагался «Ангел», так что я изменил направление и свернул на другую улицу, а затем еще раз, пока не обнаружил, что вернулся к рынку.

Похоже, боль от побоев помутила мой разум. Я обошел площадь стороной. Драка, кажется, прекратилась, но люди все еще бродили вокруг в темноте. Я сплюнул кровью. Лицо саднило там, где было оцарапано о булыжную мостовую. Особой боли я не ощущал, но был бы рад поскорее присоединиться к своим товарищам и забраться в кровать. Однако не прежде чем сделаю выговор Уилсону за бегство с поля боя.

К счастью, был один верный способ установить мое приблизительное местонахождение. В Солсбери есть большая церковь, больше любого подобного сооружения в Лондоне, действительно самая большая церковь, какую я когда-либо видел. Высокая, как Вавилонская башня, она выглядит достаточно просторной, чтобы вместить половину городского населения. Ее шпиль врезается в небо, словно стрела. Последние две мили нашего дневного путешествия среди холмов мы не сводили глаз с этой сверкающей на солнце иглы, указывавшей нам путь к нашему ночлегу. Церковь расположена в южной части города. Так что я подумал, если держаться моей правой руки, то можно отыскать путь к гостинице «Ангел». На улицах мне попалось несколько местных, но, помня свой недавний опыт их уважительного отношения к приезжим, – и в частности к приезжим, которые говорят какие-либо неприятные вещи, – я не решился спросить дорогу…

Неожиданно я понял, что стою на коленях посреди большой дороги, корчась от рвоты. Желчь и кровь.

Все же мне надо было решить, каким путем, вперед или скорее назад, следовало идти к «Ангелу», иначе предстояло блуждать по Солсбери до самого утра. Недалеко находился открытый дверной проем с крытым крыльцом. Я на четвереньках добрался до проема и спрятался там.

Было темно и тихо, и я, вероятно, на несколько минут уснул, потому что следующее, что я помню, был свет, паривший в воздухе прямо передо мной.

Заслоняя глаза, я вытянул руку, но чужая, крепкая рука убрала ее. Светильник сдвинулся в сторону.