Филип Гуден - Бледный гость

Господь протянул свой большой палец, желая заклеймить лоб Каина.

И тут раздался чей-то грубый, издевательский гогот.

Он донесся до меня откуда-то слева. Прервавший свое действие Бог заметно смутился. Темнота быстро сгущалась, и толпа казалась сплошной массой форм и теней. Авансцена осталась без освещения. Было ясно, что «Братья Пэрэдайз» намеревались добраться до конца своего «Каина и Авеля», прежде чем ночь опустит свой занавес. И я сильно сомневался, что у них при себе имеется лампа или факел. Они были обычными, простыми ребятами, эти три актера, но тем не менее в своем ремесле разбирались неплохо. Пэрэдайз, игравший Каина, к примеру, прекрасно изобразил смесь яростного гнева и нечистой совести. Господь Бог удался не хуже, хотя тут помогла внешность актера: у него были длинная белая борода и угрюмые брови. И пока он вглядывался во мрак, заполнявший рыночную площадь, гогот раздался снова, хриплый и совершенно неуместный.

Вначале я подумал, что кому-то просто до смерти надоела пьеса. Скажем, одному из зрителей опостылел заезженный библейский сюжет о братоубийстве, и он с удовольствием бы станцевал сейчас жигу или отмочил какую-нибудь непристойность. За лондонской публикой подобное, конечно, водилось, но на то он и Лондон, а мы находились в провинции.

Тем временем толпа зашевелилась: кто-то протиснулся прямо к временно возведенным подмосткам, залез на сцену и повернулся лицом к публике. Господь Бог и Каин в каких позах были, в таких и остались: один протягивал большой палец ко лбу другого, чтобы отметить его печатью проклятия.

Я ждал, что же будет дальше, и поражался неискушенности этой маленькой актерской труппы. Как они могли прекратить представление из-за какого-то нахала, влезшего на сцену? Что ж они не объяснили доходчиво этому типу, куда он лезет? Мы, актеры труппы лорд-камергера, порой сталкиваемся с такими типами, которые уверены, что публика нашего «Глобуса» предпочитает видеть на сцене их, а не актеров. Однако желающие занять наше место на подмостках живо выпроваживаются кулаком, пинком или крепким словом.

Здесь же, на рыночной площади, эти провинциальные актеры просто остолбенели. Как и толпа, они ждали, что незваный гость будет делать дальше. Даже актер, игравший убитого Авеля, перекатился со своего места на край помоста, чтобы видеть происходящее. Джек Уилсон пихнул меня локтем в бок, давая понять, что намечается отменное представление. Субъект, стоявший посреди сцены, слегка шатаясь, извлек бутылку откуда-то из складок одежды.

Я почувствовал укол разочарования. Человек, играющий пьяного, может быть весьма забавным на сцене, но настоящий пьяный совсем другое дело: чем крепче он верит в то, что разглагольствует о чем-то важном, тем более он утомителен.

Поглядев на Бога, новоприбывший произнес:

– Это нещессно! Ты прзнаешь Авеля и его горелые жертвопрношения, а Каина и его плоды ты не прзнаешь, – сказал человек, грозясь Создателю бутылкой, зажатой в кулаке.

Белобородый Бог отступил на пару шагов. Авель вновь поднялся на ноги; лицо его было измазано овечьей кровью для придания пущей убедительности первому убийству. Все три актера – Бог, Каин и Авель – выглядели оскорбленными. Возможно, я был не прав в своих предположениях относительно их неискушенности. Скорее всего, привыкшие к тому, что им внимают в почтительной тишине, они просто не были готовы к какому-либо вмешательству в ход постановки.

– Плоды! – продекламировал пьяный, весьма невнятно да к тому же брызжа слюной на тех, кому «посчастливилось» стоять слишком близко к сцене. – Плоды он добывал щессно, в поте лица своего… Каин прсстой земледелесс. Пощему Господь не увжает крессьян? Пощему он не увжает Каина? – горестно вопрошал наш пьяница.

– Каин был убийцей, – прошипели слева от меня.

Слушатели разделились на согласных и несогласных. Теперь это была просто толпа крестьян, собравшихся на рыночной площади. Человеку со стороны они могли показаться скопищем неотесанных олухов и грубиянов. Но, на мой взгляд, они охотно поощряли этого пьяницу в надежде на занятное зрелище. За одно это по крайней мере достойные уважения, они невероятно напоминали нашу лондонскую публику.

– Ввот што он делает. Когда нам нужн дощь, он пслает засуху. А когда мы ждем солнца… Шшто он пслает?

Он замолчал, будто ждал ответа. Когда же его не последовало, он отчеканил, разбрызгивая слюну по ближайшим рядам:

– Дощь-гррад-бурю!

К этому времени на площади стало совершенно темно. Я ошибся насчет того, что актеры не припасли с собой ничего для освещения, поскольку неожиданно несколько факелов вспыхнуло по краям сцены. Мне не известно, кто их зажег и хотел ли он тем самым осветить происходящее. Дымящиеся факелы испускали зловещий, колеблющийся свет над Каином, Авелем и Богом, которые сбились в тревожную кучку.