Валерио Манфреди: Оракул мертвых

Сторож опустил голову в знак согласия.

— Если я… умру прежде, чем мы доберемся туда, отдашь письмо.

Ари снова кивнул:

— По крайней мере дайте мне этот сверток, мы положим его в машину…

Тот покачал головой.

— Но что там?

— Ты отнесешь его в хранилище в подвале Национального музея… Ключ в кармане моей куртки…

— Как вам будет угодно, профессор, не беспокойтесь, я сделаю все так, как вы говорите… Идемте, обопритесь на меня. — Ари обхватил старика рукой и вывел на улицу, а потом усадил на заднее сиденье автомобиля. Он в последний раз взглянул на профессора, прежде чем закрыть дверцу, и понял — тот не доедет до Афин. Этот человек видел смерть в лицо… Его уже ничто не спасет. Он вернулся в домик, положил на место телефонную трубку, взял письмо и быстро осмотрел помещение. Все выглядело как обычно, он не нашел никаких следов присутствия посторонних. В воздухе висел привычный запах лука и оливкового масла. Быть может, старик внезапно сошел с ума? А где он нашел тот предмет, что прижимал к груди? Ари захотелось спуститься туда, где велись раскопки, но человек, лежавший на заднем сиденье машины, умирал от ужаса и тревоги. Он закрыл дверь и вернулся к автомобилю.

— Мы уже едем, профессор. Едем в Афины… Постарайтесь отдохнуть… прилягте… Поспите, если можете.

И он включил передачу. Старик не ответил, но сзади доносилось его неверное, затрудненное дыхание: его поддерживала решимость дожить до встречи в Афинах.

Машина пронеслась по пустынным улицам деревни. Хозяин таверны видел сквозь грязные стекла своего заведения, как она промчалась мимо в облаке пыли в направлении Миссолунги. Завтра он расскажет первому же посетителю странную историю.

— Клаудио, уже поздно, я ухожу. Ты чем занимаешься? Можно пойти выпить чего-нибудь на Плаке перед сном. У нас будет компания, и…

— Нет, спасибо, Мишель, я еще останусь. Я хочу закончить с этими карточками — если б ты знал, как они мне надоели.

— Тем хуже для тебя. Я договорился встретиться с Норманом: мы подцепили парочку туристок-голландок. Пойдем выпить с ними чего-нибудь у Никоса, а потом, возможно, затащим их домой к Норману, в Кифиссию.

— О'кей, желаю вам хорошо провести время. А мне-то там что делать? Я буду третьим лишним.

— Верно, ты слишком влюблен, чтобы думать о развлечениях. А завтра ты чем собираешься заниматься?

— Видишь ли, Мишель, я слышал, завтра будет выступление в Политехническом, что-то крупное. В студенческом комитете поговаривают о баррикадах. Готовится серьезная манифестация против правительства и полиции. Кажется, ситуация в университете стала критической. Там работают подставные утки, шпионы… люди пропадают, и не знаешь, что с ними приключилось…

— Кто тебе сказал, Элени?

— Да, она. Так обстоят дела. А что?

— Ничего. Так что ты намерен делать, тоже пойдешь в Политехнический?

— Нет. Я — нет. При чем тут мы? Одно дело они, и это справедливо… Но я хочу остаться тут, ведь никогда не знаешь… Боюсь, Элени тоже будет там…

— Хорошо. Значит, увидимся завтра здесь. Спокойной ночи, Клаудио.

— Спокойной ночи, Мишель, привет Норману.

Молодой человек вышел, и вскоре послышался шум мотора его малолитражки.

Клаудио Сетти снова принялся за работу по систематизации картотеки. В какой-то момент он встал и отправился к шкафу, чтобы свериться с книгой. Покуда он ее раскрывал, на пол к его ногам упала брошюра. Он нагнулся и взглянул на издание. На обложке значилось:

Он принялся читать со все возраставшим интересом, забыв о работе над своим дипломом. Его охватило странное беспокойство, острое чувство потерянности и одиночества.

Зазвонил телефон. Он долго смотрел на аппарат, прежде чем отложить книгу и снять трубку.

— Клаудио?

— Элени, дорогая, это ты?

— Агапи му, [4] Любовь моя ( греч. ). ты все еще занимаешься. Ты ужинал?

— Я собирался съесть бутерброд и продолжить.

— Мне нужно с тобой увидеться. Сегодня вечером я возвращаюсь в университет.

— Элени, не ходи, пожалуйста…

— Ты можешь ко мне приехать? Я здесь, у таверны «То Вуно». Прошу тебя.

— Хорошо. Я приеду. Пусть мне что-нибудь приготовят, я немного поем.

Он сложил записи в папку и, закрывая ее, бросил взгляд на книжицу, оставленную на столе. Какая досада, что нельзя продолжить чтение. Он убрал ее в шкаф, закрыл окно, погасил свет и вышел, натягивая на плечи армейскую куртку на искусственном меху.