Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте

Примерно в это же время Михаил Шапоров, Наташа Бобринская и лорд Фрэнсис Пауэрскорт собрались на срочное заседание, чтобы решить, как следует поступить с Тамарой Алексеевной Керенковой, партнершей Мартина по танцам на костюмированном балу. Графиня Елизавета Николаевна сообщила Наташе ее адрес. Что же теперь делать? Наташа была за то, чтобы действовать безо всякого промедления.

— Нужно ехать туда, и сразу, давайте все трое и поедем! Время дорого, нельзя терять ни минуты!

— Не думаю, что бедная женщина обрадуется, если мы без предупреждения обрушимся на нее все втроем, — покачал головой Михаил. — Займет оборону и ничего не расскажет.

— Что не расскажет? Правду? — рассердилась Наташа.

— Ну вот представь, — вздохнул молодой человек, стараясь выразиться как можно тактичней, — как бы ты сама себя почувствовала, если бы трое совершенно незнакомых людей явились к тебе в дом и принялись расспрашивать о твоих — может быть, интимных — отношениях с каким-то неведомым англичанином? Нам ведь придется задать ей весьма деликатные вопросы…

«К примеру, был ли он вашим любовником? — подумал Пауэрскорт. — И если да, то как долго? И если связь закончилась, не убили ли вы его? Или не убил ли его ваш муж? И кстати, где сейчас находится ваш супруг, госпожа Керенкова?»

— Лорд Пауэрскорт, — окликнул его Михаил, — не поделитесь с нами, что подсказывает на этот случай ваш опыт?

— Ну, — улыбнулся им Пауэрскорт, — прежде всего, мы не знаем, живет ли она теперь по этому адресу. И как бы нам всем ни хотелось увидеться с этой дамой, на мой взгляд, визит втроем — не самая лучшая идея. У меня есть некоторый опыт общения в таких щекотливых ситуациях. Самое главное — это дать людям понять, что им ничто не угрожает. В Лондоне в таких случаях, вместо того чтобы наносить визиты, я приглашал к себе, и в моем доме разговор как-то шел легче, свободнее. Поэтому, на мой взгляд, лучшее, что мы можем сделать, — это послать мадам Керенковой записку, не будет ли ей угодно прийти к нам сюда утром на кофе или вечером, на чашечку чая. И, простите великодушно, Наташа, я думаю, будет разумней, если попервоначалу с ней встретимся мы с Михаилом — он сможет мне переводить. Посмотрим, что выйдет, а потом, если понадобится, привлечем и вас.

— Ну, о чем разговор, лорд Пауэрскорт! — рассмеялась Наташа. — В любом случае — трое многовато по любым меркам. Да и мне нужно возвращаться в Царское Село.

— Пожалуйста, не забывайте, — ласково сказал ей Пауэрскорт, — как неизмеримо важно для нашего дела может быть все, что вы там узнаете. Но, ради Бога, будьте осторожны — я не устаю это повторять вновь и вновь.

Михаил отправился провожать Наташу на вокзал, а Пауэрскорт принялся сочинять пригласительное письмо Керенковой.

На Маркем-сквер леди Люси встретила Джонни Фитцджеральда объятием, а близнецы дружно повисли у него на ногах. Джонни хорошо знал, как тревожится леди Люси, когда Фрэнсис занимается своими расследованиями. Да и ему было неспокойно — Джонни понимал, что один мертвый англичанин на чужих берегах легко может превратиться в двух мертвых англичан, да еще в таком гиблом месте, как Санкт-Петербург!

— Есть что-нибудь от Фрэнсиса, Люси? Как он? В телеграмме, знаешь ли, много не скажешь.

Она улыбнулась:

— Пока что я получила от него два письма. Большей частью в них описываются служащие посольства. Дипломат по имени де Шассирон, в общем, Фрэнсису нравится. Посол, в общем, вроде бы нет. И еще пишет, что сотрудничать с руссними ведомствами — примерно то же, что с бюрократами индийских княжеств. Дело тянется днями безо всякого результата, а потом вдруг — ни с того ни с сего неожиданный взрыв активности.

— Ужасные новости оттуда, столько людей погибло, — сказал Джонни, демонстрирую только что приобретенную в библиотеке осведомленность, — но не думаю, что это как-нибудь связано со смертью мистера Мартина.

В этот момент близнецы отцепились от ног Джонни и потребовали проведения скачек вокруг обеденного стола в столовой. Он долго потом не мог забыть эту сцену: близнецы, захлебывающиеся смехом, то и дело натыкающиеся на мебель и друг на друга, и мать, с любовью и тревогой наблюдающая за ними.

Лорду Фрэнсису Пауэрскорту казалось, что он в раю. Это уму непостижимо, какая вокруг белизна, думал он. Разумеется, ему было известно, что белый — цвет чистоты и как таковой может присутствовать в изображении всяких небесных красот, но ведь не в качестве же уничтожителя всего прочего! Смутно всплыли в памяти слова рождественского гимна о том, как все мы когда-нибудь будем слоняться в раю, и все в белом. У самого Господа, вспомнилось ему из Откровений, глава и власы белые, как овечье руно, как снег. Интересно, сколько нужно ждать так в раю, пока тебя не призовут к действию? А может, там и нет никакого действия, одно ожидание? Лучше быть привратником у дверей Господа, чем жить в роскошных хоромах дьявола. Интересно, есть ли в раю какая-нибудь работа для детектива. Пауэрскорт был уверен, что любой приличный сыщик смог бы пролить свет на мотивы поведения Понтия Пилата, да и поступков Иуды Искариота тоже. Пауэрскорт всегда сомневался насчет этих тридцати сребреников. Может, попросить Уильяма Берка выяснить тогдашний курс валют, чтобы стало понятно, объективно и бесстрастно, чего стоят в нынешних английских фунтах стерлингов деньги, за которые продали Сына Божьего и положили начало мировой религии. Тут он сказал себе, что несет какую-то чушь. Конечно же Бог и так это все знает. Он знает все. Изо всех людей на планете меньше всего Ему нужны именно сыщики. Ну и не важно. Тогда он станет привратником. Будет прогонять нечестивых. Но что-то тут в раю, понял он вдруг, шумновато. А ведь пытки с сопутствующим им звуковым сопровождением происходят далеко внизу, а не здесь… Тут раздался ужасный визг тормозов, паровоз взвыл, как раненое животное, и поезд «Санкт-Петербург — Волхов» с содроганием остановился..