Дэвид Боукер - Смерть, какую ты заслужил

Билли ненавидел Манчестер. Он ненавидел его вокзал Пиккадилли, «Театр Королевской Биржи» и то, как в отеле «Молмейсон» не открываются окна. Он ненавидел телеведущих из Манчестера, особенно Тони Уилсона. Он ненавидел «Манчестер юнайтед» и «Манчестер сити» и всех их болельщиков. Он ненавидел популярные манчестерские дуэты, включая Дылду и Кроху, Брайана и Майкла, Столкера и Эндертона. Он ненавидел Арндейл-центр и до, и после теракта ИРА. Он ненавидел закопченные манчестерские здания и их неприязненные фасады и угрозу неминуемой смерти в воде, притаившуюся в вонючих каналах.

Но ненавидеть Манчестер было богоданным правом Билли Дайя, потому что он здесь родился. Он вырос, чувствуя на щеке отдающее пивом дыхание санта-клаусов в универмаге «Льюис». В Садах Пиккадилли за ним крались извращенцы. На Бельвью в него плевали дети татуированного отребья. Его обчистили на Гасьенде, и в два часа ночи он улепетывал по Оксфорд-роуд от убийц, которым нечем заняться.

В Манчестере Билли чувствовал себя живым. Тут его место. Если приезжие критиковали его город, Билли невольно бросался на его защиту. И потому так вышло, что криминальные элементы Манчестера интересовали его больше, чем какие-либо еще преступники на планете.

В предрождественскую неделю, ту самую, когда его бросила подружка, а четвертый его роман вышел без единой рецензии, ему неожиданно позвонил Малькольм Пономарь. Как многие коренные манчестерцы, Пономарь был болезненно тучным и розовощеким и вопреки всей очевидности продолжал болеть за футбольный клуб «Манчестер сити». Но Пономарь был знаменитым гангстером. Его банда «Пономарчики» контролировала Большой Манчестер, и ходили слухи, что Пономарь держит своих парней в ежовых рукавицах.

Голос в трубке подходил к виденной Билли фотографии: высокий, с одышкой, хриплый от мокроты и бравады.

– Кажется, ты пытался получить гребаное – как оно там... – интервью со мной, – без предисловий начал Пономарь.

Это было правдой. Как у большинства сомнительных личностей, у Пономаря был прикормленный пиарщик: озлобленный на жизнь бывший учитель по фамилии Босуэл, цеплявшийся за свою неспособность поддерживать прочные дружеские отношения как предлог не перезванивать. Несмотря на настойчивость Билли, Босуэл клялся и божился, что у Билли больше шансов публично отыметь премьер-министра в прямом эфире, чем поговорить с Малькольмом Пономарем.

А теперь ни с того ни с сего злодей, правящий Манчестером и регулярно отправляющий старших офицеров полиции в заслуженный отпуск на Гавайи, «подвинул» своего пиарщика и сам позвонил Билли домой поздно ночью, когда писатель был пьян, а его самооценка опасно приблизилась к нулю.

– Только что проснулся? – спросил Пономарь. – Голос у тебя, ну, сам знаешь...

– Честно говоря, я дрочил, – солгал Билли в расчете на оригинальность.

– О ком? – без заминки деловито спросил Пономарь.

– То есть?

– О ком думал, пока дрочил?

– Это мое личное дело, вам не кажется? Пономарь фыркнул.

– Ты первый, мать твою, начал. Ты первый стал выделываться под крутого и пречестного, назвавшись дрочком.

– Я не выделывался. И я не дрочок.

– Знаешь, что я тебе скажу? Тогда ты и не писатель, – сказал Пономарь. – Я видел брехню, которую ты написал про алкоголизм среди актеров «Улицы Коронации»* [ Популярный телесериал о повседневной жизни нескольких семей с одной улицы на севере Англии. – Здесь и далее примеч. пер. ]. И знаешь, что? Хреново ты пишешь.

– Только потому, что читаю не чаще раза в месяц. Пономарь не рассмеялся.

– Этой статейкой ты многих оскорбил, включая мою мать.

– Почему? Она играет в «Улице Коронации»?

– Нет. Лечится от алкоголизма. – Повисло долгое молчание. – Ладно, я не затем звоню. Большинство журналистов, кто обо мне пишет, из Лондона. Я подумал, было бы неплохо поговорить ради разнообразия с кем-нибудь из местных, с кем-нибудь, кто не слишком много знает и у кого, возможно, поменьше предубеждений насчет того, кто я и что я. В общем и целом, с тупицей вроде тебя.

– Понятно, – отозвался Билли, сознавая, что его испытывают.

– Так о чем будет интервью? – рявкнул гангстер. У Билли было такое чувство, что он и так знает ответ, поэтому покорно сказал: