Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте

Ливрейный лакей разлил по бокалам «дом периньон», и они выпили за здоровье Елизаветы Николаевны.

— Так что у нас с мадам Керенковой, grand-maman? — напомнила Наташа.

— Тамара Алексеевна Керенкова, в девичестве Букова. Я помню еще ее бабушку. Хорошая семья. Военные из рода в род, правда, бывали и редкие отклонения.

— А что случилось с господином Керенковым?

— Кажется, он морской офицер. Может, еще и служит. Видно, был в отлучке во время бала.

Пауэрскорт не преминул отметить про себя полное отсутствие неодобрения по поводу того, что замужняя женщина является на бал в отсутствие мужа.

— И вы, конечно, не знаете, где она живет, эта Керенкова, да, бабушка?

— Забеги ко мне завтра утром, дитя мое, я позвоню ее матушке Марии Васильевне, она мне все скажет.

Пауэрскорт вдруг вспомнил слова одного инспектора лондонской полиции, с которым ему когда-то довелось работать над делом о безымянном трупе. «Дайте мне имя, и я найду адрес, — говаривал тот. — Дайте мне адрес, и я найду знакомых покойника. Дайте мне знакомых, и я отыщу вам убийцу!»

Джонни Фитцджеральд решил сначала навести порядок у себя в кабинете, а потом уж приняться за поручения Пауэрскорта. Кабинет Джонни, его святилище… Это была просторная комната на верхнем этаже дома, двадцать восемь футов на двадцать четыре, с прекрасным видом на сады Южного Кенсингтона. Лишь немногие избранные имели туда доступ. В данный момент Джонни был на полпути к завершению своей третьей книги, «Пернатые запада Великобритании» о птицах Великобритании. Он проехал всю страну от Девона и Корнуолла на север через Сомерсет и Гламорган и дальше до Северного Уэльса, останавливаясь в дешевых гостиницах и неизменно любезничая с их хозяйками. Случайный посетитель, зашедший в кабинет Джонни, не мог бы ответить, что там у него на полу — ковер, половики или что-то еще. Пол был сплошь устлан листами рукописи, как водами, покрывшими землю в Великий потоп, а по углам комнаты бумажные наслоения даже вздымались, как гребни волн. По центру располагались рисованные изображения птиц, которых Джонни видел во время своих странствий: огромные хищные птицы в полете над вересковыми пустошами, хрупкие вьюрки и зяблики, обитающие в лесах и на холмах внутри страны, чайки, бакланы и поморники, патрулирующие скалы и береговую линию моря. Спроси кто-нибудь Джонни, кто из всех этих птиц ему симпатичнее, он ответил бы, что любит их всех, и любовью такой простой и чистой, что не представляет, найдется ли ей место в куда более сложном мире человеческих отношений. Как это ни странно, Джонни всегда точно знал, где находится любой лист его рукописи. Он знал местоположение каждого, как капитан судна, плывущего в открытом море, знает, в какой точке бьются волны о борт его корабля. И этим январским утром Джонни, глядя на пол, раздумывал, как бы ему свернуть свой лагерь. С печалью посмотрел на рисунки, особенно на морских птиц, отчетливо понимая, что будет скучать. А потом опустился на колени и, собирая листы по одному ему ведомой схеме — надо полагать, соответственно главам будущей книги, — сложил их в несколько пачек, каждую перехватил бечевкой и в строгом порядке поставил на соответствующую полку в книжном шкафу. Он не сомневался, что, если понадобится, сумеет восстановить только что исчезнувший хаос в его первозданном виде.

Джонни уже успел написать Уильяму Берку о просьбе Пауэрскорта выяснить финансовое положение Родерика Мартина. Уже успел выяснить все маршруты, ведущие в Санкт-Петербург, уточнив их у дворецкого Роузбери. Теперь он намеревался отправиться в местную библиотеку, где имелись подшивки ведущих газет, и хорошенько ознакомиться с состоянием российской политики. Не хотелось являться в Санкт-Петербург в полном неведении. И без того, думал он, придется лихо — ведь русские целыми днями разговаривают по-русски! Джонни был весьма невысокого мнения о русских с тех самых пор, как выяснилось, что они пользуются другим алфавитом. Мало того что незнакомый язык — это, вообще говоря, возмутительно само по себе, — но еще и незнакомые буквы! Прямо как у индусов, ворчал он про себя. Ознакомившись с прессой, он собирался пойти выпить чаю к леди Пауэрскорт. Джонни Фитцджеральд был крестным отцом одного из близнецов, Кристофера Пауэрскорта, которому скоро стукнет целых три года. К обязанностям крестного Джонни относился очень серьезно, особое значение придавая гонкам ползком через всю гостиную и катанию на спине вверх-вниз по лестнице и обратно.