Майкл Грегорио - Критика криминального разума

— Сойдет и это, — произнес я без явного энтузиазма. Мне досталась личная комната поверенного Рункена, та, которую он использовал для отдыха, когда срочная работа не позволяла ему вернуться домой. Я огляделся, стараясь привыкнуть к угрюмому серому цвету стен. — Вот сюда-то меня и следовало поселить с самого начала, — добавил я с убежденностью анахорета, осматривающего пещеру, в которой ему предстояло провести остаток своей подвижнической жизни.

— Тем не менее за время пребывания в «Балтийском китобое» вы сделали массу очень важных наблюдений, сударь, — напомнил мне сержант.

— Нам следует быть благодарными даже за небольшие вознаграждения, я полагаю.

— Кажется, профессор Кант остался доволен, — продолжал Кох, хотя его своеобразная манера говорить, слегка поджимая губы, придавала оттенок явного лицемерия даже комплиментам.

— Вас что-то беспокоит, Кох?

Он не стал отнекиваться, а провел рукой у воротника рубашки, как будто ему вдруг сделалось жарко в этой холодной комнате.

— Да, в общем, кое-что, — произнес он после некоторых колебаний. — По поводу профессора Канта, сударь.

— И что же? — спросил я.

— Я был очень удивлен, обнаружив его сегодня утром на берегу реки. В его возрасте… Кажется весьма странным, что он проявляет столь… нездоровый интерес к убийству. Вы так не думаете, сударь?

— Он проявляет отнюдь не вульгарное любопытство к преступлению, если вы это имеете в виду, — поспешно ответил я, так как сержант озвучил то недоумение, которое поведение моего учителя вызвало и у меня самого. — Герр профессор Кант не может терпеть тот нравственный и общественный хаос, который подобные преступления вносят в нашу жизнь, вот и все. Он испытывает определенные опасения за судьбу Кенигсберга и переживает за любимый город.

— Тем не менее он не согласился с вашей теорией о том, что причиной здешних убийств является революционный заговор, — продолжил Кох.

— Профессор Кант не судья и не полицейский, — объяснил я. — Он не отрицал того, что предложенная мною версия представляется наиболее очевидным объяснением. Но он ведь самый главный теоретик рационализма в Пруссии. Ему хочется услышать теорию, которая базировалась бы на солидных основаниях. Когда мы сегодня днем с ним встретимся, я как раз и намерен продемонстрировать ему то, чего он ждет.

— Да-да, конечно, сударь, — произнес Кох, хотя мне показалось, что мои слова его не очень убедили.

— Но есть ведь и что-то еще?

Кох положил руку на отворот куртки, словно пытался успокоить учащенно забившееся сердце или заранее попросить прошения за вопрос, который он собирался задать.

— Это касается вашего брата, сударь, — сказал он. — Герр Кант упомянул о нем сегодня утром в связи с несчастным мальчиком. Вашего брата тоже убили, сударь?

Я наполовину отвернулся, открыв саквояж, и притворился, что ищу там что-то.

— Нет, не убили, — ответил я. — Он стал жертвой несчастного случая, сержант. Несчастного случая.

Я копался в содержимом саквояжа, чтобы не встретиться с ним взглядом. Когда же я снова поднял на него глаза, мне показалось, что на простоватом лице Коха я заметил выражение удивления и растерянности. Быстрыми шагами пройдя мимо него, я проследовал в соседнюю комнату.

— Где арестованные? — спросил я.

— Офицер Штадтсхен ждет вашего приказания доставить их сюда, сударь, — ответил Кох, поправляя куртку. Его лицо вновь превратилась в ничего не выражающую маску.

— Скажите ему, пусть вначале зайдет сюда один.

Словно мои мысли были услышаны, раздался громкий стук в дверь, и на пороге появился Штадтсхен со стопкой бумаг в руках. Это был мужчина громадного роста с обрюзгшей красной физиономией и в великолепном темно-синем мундире с белым кантом на рукавах и вдоль швов на рейтузах.

— Иностранцы, находящиеся в Кенигсберге, сударь, — произнес он с поклоном, протягивая мне копию списка, составленного для генерала Катовице.

Я взял у него бумагу и просмотрел имена.

— Двадцать семь человек? Во всем Кенигсберге?

— В последнее время сюда приезжает не так уж много иностранцев, сударь, — ответил офицер. — Конечно, в порту много парусных судов, но они, как правило, проводят там не больше суток, и члены команды в основном спят на борту. Путешественники стараются объехать город стороной. Ни один разумный человек не хочет стать жертвой убийцы.

— Значатся ли какие-либо из этих имен в списках полиции?

— Нет, сударь. Я сам проверял.