Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

— Отлично, друг, такой встречи старожилы не припомнят! Ты отделался легкой царапиной и не потерял ни одного воина! Больше нечего и желать! — воскликнул он.

— Чего бы мне хотелось, — с чувством сказал Хью, — так это заполучить шкуру де Мандевиля. Но она по-прежнему на нем, и король Стефан ни черта не сможет поделать с этой крысой, пока мы не выгоним ее из норы. Ты был у Элин? Там все благополучно?

— Вполне. И будет еще лучше, когда она увидит тебя на пороге. Ты сейчас направляешься к аббату Радульфусу?

— Нет, еще не сейчас. Люди должны добраться до своих домов. Я же сперва расплачусь с ними, а уж потом отправлюсь домой. Кадфаэль, окажи мне одну услугу.

— Охотно!

— Я хочу видеть молодого Блаунта, но только не в Лонгнере. Ведь его матери не известно, в какую историю он ввязался. Она нигде не появляется, посему слухи до нее не доходят. Ее родные делают все, только чтобы дополнительные огорчения не усугубили ее и без того тяжелое состояние. Они ни словом не обмолвились при ней о покойнице, найденной на Земле Горшечника. И Бог не простит мне, если я неожиданно пущу в нее стрелу с этим известием. У нее и так довольно горя. Ты не попросишь аббата отпустить тебя в Лонгнер? Уверен, ты найдешь способ привезти юношу сюда.

— Значит, у тебя есть новости! — воскликнул Кадфаэль, но не стал расспрашивать Хью. — За тем, чтобы доставить его, дело не станет. Да и аббат Радульфус рано или поздно должен будет услышать, в чем тут дело. Юноша, если его позовут, приедет: Радульфус легко сможет найти предлог.

— Хорошо! — сказал Хью. — Пусть так и будет! Привези его и жди моего возвращения!

Он сжал каблуками бока своего серого в яблоках коня, и Кадфаэль бросил поводья. Хью пустил коня в галоп за своим отрядом, двигавшимся через мост к городу. Приветственные крики стали затихать, превратились в неясный гул, подобный гудению пчел над цветущим лугом, а затем окончательно смолкли. Кадфаэль отправился просить аудиенции у настоятеля.

Придумать уважительную причину для поездки в Лонгнер не составило большого труда. Там находилась больная женщина, когда-то прибегавшая к услугам Кадфаэля — он посылал ей болеутоляющие снадобья. Кроме того, в Лонгнере жил сейчас ее недавно вернувшийся младший сын, который согласился взять у Кадфаэля необходимые травы, чтобы приготовить болеутоляющий сироп, а также уговорить мать пить его снова, после того как она долгое время отказывалась от любого лекарства. Так что осведомиться о здоровье матери и улучить момент, чтобы передать сыну отеческое приглашение аббата, было делом несложным. Кадфаэль видел Донату Блаунт всего раз в жизни, когда она была еще в состоянии выходить из дому, — тогда ей хотелось получить совет касательно своего здоровья. Всего раз приехала она к лекарю — брату Эдмунду, и тот препроводил ее к Кадфаэлю. Об этом визите он не вспоминал несколько лет. За это время она медленно угасала. Ее уже не видели за пределами двора Лонгнера, а с недавних пор она вообще не выходила из дому. Хью был прав, говоря, что от нее скрывали любую дурную весть, способную увеличить и без того тяжкое бремя, которое она несла. А если такую весть ей надо было в конце концов сообщить, то это делали лишь после того, как убеждались, что иного выхода нет.

Он вспоминал, какой она была в день их первой и единственной встречи: женщина выше среднего роста, гибкая, как ива, с черными волосами, в которых мелькало несколько седых прядей, с блестящими глазами глубокого синего цвета. Теперь же, по отзыву Хью, она вся съежилась, высохла, каждое движение стоило ей усилий, боль не оставляла ее ни на секунду. Снадобье из опийного мака могло обеспечить ей несколько часов сна, если только она согласится принимать лекарство. Где-то глубоко в сознании Кадфаэля билась мысль, что она воздерживается от лекарств, чтобы ускорить приход смерти-избавительницы.

Но теперь, проезжая вдоль стен замка на гнедой коренастой лошадке, Кадфаэль думал о ее младшем сыне Сулиене, который не был ни старым, ни больным, чья боль сосредоточилась в его душе.

Было послеполуденное время. День опять выдался какой-то хмурый. С самого утра собирались тучи, низко нависали над землей, затягивая даль. Но не было ни ветра, ни дождя. Отъехав от города в направлении перевоза, Кадфаэль вдруг ощутил, что вокруг стоит тишина, тяжелая, давящая — ни листок, ни травинка не шевелились, как бы боясь потревожить словно свинцом налитый воздух. Когда он проезжал мимо лугов, то поднял взгляд на деревья, возвышавшиеся над Землей Горшечника. На черном вспаханном поле пробивались первые зеленые ростки, нежные, легкие, как вуаль. Скотина на выгоне у реки застыла в неподвижности, будто дремала.