Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

— Пройдемте ко мне, — сказал он решительно и в то же время осторожно и направился к двери, из которой вошел в лавку, жестом приглашая Хью следовать за собой. — Прошу вас! Мне хочется узнать, в чем дело. И тогда я отвечу на ваши вопросы.

Сулиен снял с себя рясу, но не так-то просто было отказаться от распорядка дня, к которому он привык за год. Среди ночи он просыпался и прислушивался, не зазвонит ли колокол, призывающий к заутрене. Молчание и одиночество пугали его; он вздрагивал, не слыша привычных звуков, исходящих от ворочающихся и вздыхающих во сне братьев, тихого бормотания тех, кто уже проснулся и будил остальных; в ночной тьме он различал огонек лампадки, горящей возле лестницы, чтобы братья не оступились, когда будут спускаться на службу. После рясы, которую он не снимал в течение года, светская одежда, что он теперь носил, стесняла его. Он отказался от одной жизни, но не мог никак привыкнуть к другой. Начать все заново оказалось для него неожиданно трудно и болезненно. Кроме того, со времени его ухода в Рэмзи в Лонгнере произошли перемены. У его брата появилась молодая жена, он утвердился как хозяин своих владений, был счастлив, ожидал наследника: Джихан была беременна. Земля манора Лонгнер принадлежала семье Блаунтов по закону, но ее было явно недостаточно для проживания двух семей. Так что младшему сыну надо было серьезно подумать, как ему дальше жить и чем заниматься. Впрочем, таков был удел всех младших сыновей. Он попробовал стать монахом, ушел в монастырь и вернулся. Теперь его семейство терпеливо ждало, какое решение он примет. Юдо был человеком открытым и дружелюбным, он любил младшего брата. Сулиен нашел здесь теплый, радушный прием, Лонгнер остался его домом и будет им до тех пор, пока он не определит для себя, чем займется в будущем.

Но ни у кого не было уверенности, что Сулиен счастлив. Он занимал свои дни любой подвернувшейся работой: трудился в конюшне и в коровнике, обучал охотничьего сокола и гончую, помогал пасти овец и коров на выгоне, возил на тачке доски для починки изгороди, а также топливо. Он готов был охотно помогать там, где это требовалось, словно любым способом должен был израсходовать скрытые в нем силы, в противном случае просто бы занемог.

Дома он бывал спокойным и молчаливым. Но таким он был и прежде. С матерью был нежен и внимателен и часами сидел подле больной, столь мучительно страдавшей. Юдо же по мере возможностей уклонялся от этого. Сила воли, с какой леди Доната старалась не показать своих страданий, была поразительна: ведь молча терпеть боль было труднее всего. Сулиен, потрясенный этим, проводил с нею многие часы — более для нее он не мог ничего сделать. Она держалась приветливо, с достоинством, но нельзя было определить, рада ли она его присутствию, или же оно еще больше обременяло ее. Он всегда предполагал, что любимцем ее был Юдо, ему доставалась львиная доля материнской любви. Таков был заведенный в семье порядок вещей, и Сулиен всегда довольствовался этим.

Юдо с Джихан вряд ли замечали его рассеянность и замкнутость. Они ждали ребенка, наслаждались семейным счастьем, считали, что жизнь прекрасна, и как само собой разумеющееся воспринимали то, что юноша, который ошибся и потратил впустую год жизни, избрав неподходящее для себя поприще, должен потратить несколько недель на серьезное обдумывание своего будущего. Они предоставили Сулиена самому себе, поручали ему тяжелую работу, в чем он, по-видимому, нуждался, и терпеливо ждали, пока не пробьет час, когда он сообщит им о своих намерениях.

Однажды, в середине ноября, Сулиен поехал с поручением от брата к пастуху, пасшему стадо в поле, за пределами усадьбы. Путь его пролегал вдоль берегов Тёрна, и он доехал почти до Аптона. Передав распоряжение, он собрался уже ехать назад, но вдруг повернул лошадь и медленно двинулся вперед, оставляя Аптон с левой стороны, как будто не отдавая себе отчета в том, что делает. Торопиться было некуда, вся его приверженность к хозяйству не могла его убедить в том, что дома он нужен позарез, а день, хотя и облачный, был сухой и теплый. Он продолжал путь, постепенно удаляясь от берега реки, и, только когда поднялся наверх по невысокому склону, откуда его взору открылось лежавшее внизу ровное поле, догадался, куда держит путь. Сквозь тонкую филигрань обнаженных ветвей вдалеке виднелись крыши Уиттингтона. Над рощицей низкорослых деревьев возвышалась небольшая церковная колокольня.