Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

Он боялся самому себе признаться, что Пернелъ со дня их встречи присутствует в его мыслях. Она незаметно вошла в его душу и поселилась там. Стоило ему закрыть глаза, и ее лицо представало перед ним так живо, как в тот раз, когда, заслышав стук копыт его лошади по утоптанному двору, она повернула голову и взглянула на него. Она двигалась, словно колеблемый ветром цветок, и лицо ее походило на раскрывшийся бутон. Ее взгляд был такой смелый, прямой, что в ту первую минуту он, казалось, заглянул в самую глубину ее души. Все ее тело, такое крепкое и округлое, было словно прозрачным и светилось изнутри. В тот день солнечные лучи были бледнее сияния ее золотисто-карих глаз и лишь отражали свет, исходящий от ее лица, обрамленного мягкими каштановыми волосами. Она одарила его щедрой сияющей улыбкой, разливая вокруг себя теплоту, в которой растворился холод тревоги, владевшей его умом и сердцем; а ведь она видела его впервые и могла никогда больше не увидеть.

А он, не зависимо ни от чего, продолжал думать о ней. И теперь он вряд ли сознавал, что едет к тому месту, где стоит ее усадьба. Внезапно среди поля выросла изгородь, стал виден крутой скат кровли, за оградой лежало полосатое поле и квадрат фруктового сада — с деревьев уже были сняты все плоды, и листву они уже сбросили. Он пересек первый ручей, почти его не заметив, а второй был совсем рядом с господским домом, и ворота во двор были широко раскрыты. Это заставило его остановиться и подумать, что же он делает, ведь он не должен, не имеет права так поступать.

Ему был виден двор, где старший сын Отмира осторожно водил по кругу пони. На спине сидела девочка. Они то появлялись перед его взором, то исчезали. Мальчик отдавал команды, девочка крепко вцепилась обеими ручонками в гриву пони. На короткий миг Сулиен увидел Гуннильд — она с улыбкой следила за своей маленькой воспитанницей, которая по-мальчишечьи сидела верхом, упираясь голыми пятками в упитанные бока лошадки. Потом Гуннильд скрылась в доме. Сделав над собой усилие, Сулиен тронул поводья и поехал дальше, в сторону деревни.

И тут появилась она. Она шла ему навстречу, очевидно, из церкви, с корзиной в скрытой под складками плаща руке. Ее каштановые волосы были заплетены в толстую косу, перехваченную алым шнурком. Взор был устремлен на него. Она заметила его первая и приближалась, не торопясь и не замедляя шаг, доверчивая и радостная. Она была точно такой, какой он мысленно представлял ее себе, только без плаща и с волосами, рассыпавшимися по плечам. Но лицо ее было такое же открытое и сияющее, а глаза все так же позволяли ему заглянуть внутрь ее сердца.

В нескольких шагах от него она остановилась. Минуту они молча смотрели друг на друга. Потом она сказала:

— Вы в самом деле хотите уехать? Не вымолвив ни слова? Не зайдя к нам?

Он понимал, что нужно постараться придумать такой довод и такие слова, которые бы объяснили, что его присутствие здесь никак не связано с нею или с его первым визитом — просто он выполнял одно поручение и должен был проезжать мимо их дома, а теперь ему надо срочно возвращаться в Лонгнер. Но ему не удалось подобрать нужные слова, в голову лезло лишь то, что могло оттолкнуть ее от него.

— Пойдемте, я познакомлю вас с отцом, — предложила она просто. — Он будет рад — ему известно, зачем вы приезжали в прошлый раз. Конечно, это Гуннильд ему все рассказала, иначе откуда бы она взяла лошадь и слугу для поездки в Шрусбери, к шерифу? Никому из нас не следует таиться от моего отца. Я знаю, вы попросили Гуннильд не упоминать о вас в беседе с лордом шерифом, и она исполнила вашу просьбу. Но в этом доме нам не стоит секретничать, у нас нет на это причин.

Этому он мог поверить. Она унаследовала отцовский характер, легкий, но отличающийся постоянством. И хотя он знал, что ему следует держаться как можно дальше от нее, избегать встреч, не тревожить покой ее души и избавить ее родителей от огорчений, но это было выше его сил. Он спешился и, держа лошадь в поводу, по-прежнему молчаливый и смущенный, пошел рядом с ней к воротам дома.

Брат Кадфаэль видел их обоих в двадцать второй день ноября, во время службы в честь дня Святой Сесилии. Было загадкой, отчего они предпочли приехать сюда, когда у каждого была своя приходская церковь. Может быть, Сулиен до сих пор чувствовал необъяснимую любовь к Ордену, который он покинул, тосковал по его укладу и четкому распорядку, какого в миру не встретишь. Может быть, ему время от времени хотелось появляться в монастыре, пока он не решил свою дальнейшую судьбу. А у нее, возможно, было желание послушать прекрасную игру брата Ансельма на органе, особенно в день всех Святых. А может быть, рассуждал Кадфаэль, они сочли церковь удобным и весьма почтенным местом встреч для двух молодых людей, которые не хотели, чтобы их видели вместе. Во всяком случае, они стояли рядом около алтаря, откуда были видны хоры и явственно доносилось пение монахов. Они стояли рядом, но не касались друг друга ни рукой, ни даже складками рукавов, неподвижно, сосредоточенно, с торжественным выражением лиц, с широко раскрытыми, ясными глазами. На этот раз, заметил Кадфаэль, девушка была серьезной, хотя по-прежнему излучала свет, а юноша имел спокойный, умиротворенный вид, и только небольшая складка между бровями свидетельствовала о той тревоге, которую он испытывал.